Волчий камень - Петр Заспа Страница 11

Бруно кивнул. Его удивляло, почему они не спрашивают, где он так долго был? Что он видел? Ведь на его лице написано так много. В его глазах глубина всей вселенной. Неужели они так безнадежно слепы?

Внезапно тело пронзила страшная боль и скрутила его судорогой. Суставы рук и ног выкручивала агония, заставляя корчиться в конвульсиях и биться головой о палубу. Он рычал и плевался хлопьями пены, забившей рот. Мышцы содрогались и стонали, как под ударами электрического тока. Невыносимая боль терзала каждую клетку, каждый атом его тела. Он не чувствовал чужих рук, пытающихся связать его. Не видел доктора, который пытался вогнать в него шприц с мутной жидкостью и торчащей иглой.

Внезапно все стихло. Навалившаяся боль мгновенно исчезла без следа. Бруно обмяк. Не было сил пошевелить даже пальцем. Он чувствовал, как его обвязывают веревкой и опускают в люк рубки, затем передают из отсека в отсек. Руки свисали и бились о стальные ребра переборок. Наконец его измученное тело узнало мягкую поверхность койки. Дальше Бруно уже ничего не чувствовал. Он спал. И впервые за много дней без сновидений и кошмаров.

Гюнтер лежал в капитанской каюте и смотрел в потолок. Задернутая тяжелая штора создавала слабую иллюзию уединения. В корме монотонно стучали дизеля. Рядом, в центральном посту, убаюкивающе жужжали механизмы. Покинув Мексиканский залив, они уже двое суток шли в район встречи с кораблем снабжения. Сегодня ночью с нуля часов лодка должна быть в квадрате ED-36.

Гюнтер снова и снова прокручивал в голове события последних дней. То, что они не погибли, он объяснял только чудом. Из этой передряги лодка вышла практически целой, за небольшим исключением. Для капризной и точной аппаратуры такое испытание оказалось не по силам. Гидроакустический пост, по всей видимости, вышел из строя. Хотя Ганс и уверял, что у него все в порядке, верилось в это с трудом. По пути они несколько раз погружались, чтобы послушать и проверить акустику, но, кроме шумов моря и бульканья собственных винтов, ничего услышать так и не удалось. А ведь еще три недели назад распираемый от гордости Ганс давал ему послушать шум работы в порту, до которого было не меньше пятидесяти километров. Но самое неприятное было в том, что вышла из строя радиостанция. Они оглохли и онемели. Гюнтер надеялся, что, возможно, неисправен только приемник, а передатчик уцелел, и регулярно заставлял радиста давать радиограммы в установленное время о том, что у них все в порядке. Но если все-таки они остались полностью без связи, возникала угроза серьезных неприятностей. Американцы наверняка раструбили на весь мир о том, что утопили в Мексиканском заливе немецкую лодку. Штаб Кригсмарине, связав их молчание с этим сообщением, вполне логично сделает вывод о гибели U-166. И, естественно, никакой транспорт снабжения на встречу не придет. А продовольствие и питьевая вода таяли с катастрофической быстротой. Оставалось вновь надеяться только на чудо. Думать о плохом не хотелось.

«Придем в район, подождем сутки, и если встреча не состоится, тогда и будем ломать голову, что делать дальше», — ворочаясь на койке, думал Гюнтер.

Потом он вспомнил о доминиканце, с ним надо было что-то решать. Выглянув в центральный пост, он увидел Вилли, склонившегося над штурманским столом. Рядом, нахлобучивая на себя водонепроницаемую робу, готовился заступить на вахту старпом. Возле рулевого, сидя на палубе и уронив на грудь голову, спал измученный и осунувшийся за последние дни Эрвин.

— А где наш черный друг? — спросил Гюнтер.

— Вместе с коком перебирает гнилую картошку, — ответил старший помощник. — Последнее время я его вижу исключительно на камбузе.

— Отто, дайте команду, пусть его приведут ко мне. — Гюнтер задернул штору и вновь растянулся на койке. Хотя, что делать с доминиканцем, он так и не придумал.

В голову опять пришли мысли о старпоме. За полтора месяца совместного плавания Гюнтер так и не смог в нем разобраться. Для него он был темная лошадка, человек-загадка. Отто никогда ничего о себе не рассказывал, всегда молчал. Если разговор и получался, то только по службе. Иногда он поражал Гюнтера глубиной своих знаний и рассуждений, бывало, шокировал невежеством относительно элементарно-прописных истин из жизни подводной лодки. Своим появлением старпом удивил всех, но особенно командира.

В экипаже U-166 был свой старший помощник обер-лейтенант Вильгельм Кремер. Жизнерадостный, со своеобразным чувством юмора, он был другом Кюхельмана и любимцем всей команды.

В июне 42-го жаркое французское лето жгло немилосердно. Они с Вильгельмом готовили лодку к походу, вокруг все цвело, бурлила жизнь, и ничего не предвещало плохих новостей. До тех пор, пока на их лодку не заглянул только что приехавший из отпуска механик со стоявшей рядом U-506. Курт, как и Вильгельм, был родом из Дюссельдорфа. Он рассказал, что в последнее время англичане несколько раз бомбили их город. Перед отъездом Курт хотел зайти к родителям Вильгельма, но на месте их дома увидел лишь развалины. Что с родителями и Гретой, с которой они только-только успели пожениться, он не знает. С этого момента старшего помощника как подменили. Он замкнулся в себе, осунулся, ни с кем не разговаривал. Когда Гюнтер узнал, в чем дело, он сам взял за руку Вильгельма и повел к командиру десятой флотилии корветтен-капитану Гюнтеру Кунке. Не особенно надеясь на успех, по дороге они обдумывали, какие бы повесомее аргументы выложить на стол начальству.

Поначалу командующий ничего и слышать не хотел. Выход в море U-166 через три дня, война есть война.

Но вдруг он задумался, наморщив лоб, что-то вспомнил и неожиданно пошел на попятную:

— Хорошо, Кюхельман! Отправляйте старпома в отпуск. А насчет замены не беспокойтесь, я приму меры.

Какими оказались эти меры, Гюнтер узнал на следующий день.

Он сидел в своей каюте и составлял ведомость оставшегося имущества, необходимого для похода, когда его вызвал наверх вахтенный.

— Герр командир, вас хочет видеть неизвестный мне господин обер-лейтенант.

Возле сходней, переминаясь с ноги на ногу, стоял невысокий лысоватый офицер в морской форме подводника. Он нервно теребил в руках черную фуражку, стряхивая несуществующую пыль. На вид ему было под сорок, нижние пуговицы застегнутого кителя распирало брюшко. Рядом на бетонном причале стояла сумка, забитая до отказа и застегнутая ремнями на последние дырочки.

— Обер-лейтенант Отто Клюбер! Прибыл в ваше распоряжение на должность старшего помощника! — доложил он, увидев появившегося в рубке Гюнтера и его белую капитанскую фуражку. Свою же он так и забыл надеть на голову.

Кюхельман остолбенел: в свои двадцать восемь лет он считал себя патриархом среди подводников.

«Вот так шутка от Кунке, — подумал он. — Сколько же ему лет? Ожидал чего угодно, но не такого».

Потеряв на несколько минут дар речи, Гюнтер только и смог вымолвить:

— Неужели в Кригсмарине наступили такие тяжелые времена? — Затем, спохватившись, добавил: — Добро пожаловать на борт, обер-лейтенант.