Странник, пришедший издалека - Михаил Ахманов Страница 11

«И на том спасибо, – подумал Скиф. – Если уж князь сумел распалить в мелкой душонке Тха наполеоновские мечты, то справится и с другой задачей – вселит в синдорских крестьян капельку героизма, искорку отваги, песчинку ненависти. И тогда…» Он погладил рукоять секиры и с мрачным видом принялся пересчитывать раскачивавшихся в седлах врагов.

* * *

К вечеру путники добрались до обширной морены – гряды валунов, уходившей к югу, насколько видел глаз. Камни тут были разные: одни – величиной с баранью голову, другие – с целого барана, а третьи – со слона или с пару слонов. Эти последние глубоко утопали в мягкой почве и поросли мхом с длинными бурыми прожилками; пожалуй, они походили больше не на слонов, а на стадо мохнатых мамонтов, что прилегли в траве да так и застыли навеки, скованные необоримой дремотой.

Справа от каменистой гряды, за ровным полем, тянулся кедровник. В одном месте его изумрудная лента была разорвана полукруглым строем золотых деревьев; их раскидистые кроны с огромными листьями и гроздьями ягод чуть слышно шелестели на степном ветру, одним своим видом навевая сон. У опушки рощи, тоже полукругом, темнело с десяток плит, сперва показавшихся Скифу вырубленными из камня. Потом он уловил металлический блеск, игру солнечных лучей на отшлифованной поверхности, и догадался, что эти монолиты не имеют отношения к лежавшей на востоке морене.

Вероятно, роща и металлические плиты при ней являлись целью их путешествия. Подумав об этом, Скиф склонился с седла и шепнул князю в ухо:

– Сегодня, Джамаль. Сегодня ночью… Ты уж постарайся, поговори с нашими синдорцами. Другого случая не будет.

Звездный странник молча кивнул. На лице его, озаренном последними лучами солнца, промелькнуло озабоченное выражение; потом он сунул руку под куртку, нащупывая рукоять спрятанного за поясом ножа.

Шинкасы тем временем спешились, расседлали лошадей и начали разбивать лагерь – в безопасном удалении от дурманных деревьев, почти у самых валунов. Заметив здесь следы прежних кострищ, Скиф решил, что место это посещалось не один раз: на камнях виднелся налет копоти, трава была вытоптана, а вытекавший из-под большой глыбы ручеек перекопан и углублен; на его илистом берегу сохранились отпечатки конских копыт.

Воины принялись раскладывать костры – не два, как обычно, а три; этот последний разводили в каменном кольце, сложенном из потемневшего гранита. Скиф вместе с пятью шинкасами и Джамалем рубил и таскал хворост – толстые и сухие стволы кустарника, пробивавшегося среди камней. Еще четверо степняков свежевали тушу жирафоподобного хошава, подбитого стрелами ближе к вечеру. Закончив с хворостом, Скиф внимательно осмотрел зверя. У хошава были длинные ноги с раздвоенными копытцами, мясистая полутораметровая шея, плоский горб жира на спине у самой холки, лошадиная пасть со сточенными пожелтевшими зубами. Небрежно содрав шкуру, шинкасы обрубили зверю ноги и принялись его потрошить, выкладывая внутренности рядом на траве. Руководил этой кровавой работой долговязый и плечистый Ходда-Коршун.

Когда он принялся вытягивать из распоротого брюха кишки, похожие на сизых змей, лицо Джамаля перекосилось от отвращения. Заметив это, Ходда оскалил огромные зубы.

– Пожива Хадар! – буркнул он. – Шаммах кушать чистое, Хадар жрать нечистое; оба довольны, оба любить шинкас, оба дарить удачу, защищать от арунтан!

– Жертва? – спросил Джамаль.

– Жертва, – подтвердил Ходда. – Шаммах и Хадар помогать, арунтан давать много сладкий трава. Столько за каждого! – Он широко развел руки, потом ткнул окровавленным лезвием ножа в сторону синдорцев. – Завтра этот кал ксиха стать сену! Полежать на камень, понюхать запах, все забыть! Хочешь? – с хищной усмешкой Коршун уставился на Джамаля.

Князь насупил брови.

– Ты, дорогой, потроши свою зверюшку! Там поглядим, кто на камешек ляжет!

Он собирался добавить еще что-то, но Скиф предостерегающе потянул его за рукав пижамы, пробормотав:

– Молчаливому воздается вдвойне. Займись-ка лучше делом, компаньон.

Когда Джамаль, все еще хмурясь, отошел к пленникам, Скиф повернулся к долговязому шинкасу.

– Камни там? – спросил он, махнув рукой в сторону рощи.

– Там, – подтвердил Ходда-Коршун.

– Люди дышать сладкий запах, стать сену, да?

– Не люди, мешок с дерьмом Хадар. – Тонкие губы Коршуна растянулись в усмешке.

– Шинкас тоже нюхать запах, стать сену, так?

– Не так. Утром шинкас взять ткань, закрыть рот, вести падаль, привязывать на камень – быстро, быстро! Убегать! Потом ждать… Ждать, пока Глаз Шаммах подниматься, ждать, пока Глаз Шаммах опускаться, ждать, пока Глаз Шаммах нет совсем. Отвязывать! Брать сену, брать сладкий трава. Нюхать трава! Хорошо!

– Нюхать трава – тоже стать сену? Ходд-Коршун тряхнул черными сальными лохмами и рявкнул:

– Твой глупый кафал! Твой свалиться с коня, ударить голову, так? Твой весь нечистый, сверху и снизу! – Он презрительно сплюнул. – Трава – слабый запах, хорошо! Где камень – сильный запах, плохо! Понимать, дурной башка?

– Понимать, – ответил Скиф, размышляя; чем бы еще поживиться в этом источнике ценнейшей информации. Глаз Шаммаха у шинкасов обозначал солнце, и со слов Коршуна выходило, что пленников выдерживают у камней примерно сутки. Видимо, из-за того, что к самим дурманным деревьям, где запах был по-настоящему силен и разил наповал, шинкасы не рисковали приближаться. Мудрая предосторожность!

Скиф, привычным жестом коснувшись виска, спросил:

– Арунтан делать сену, так? Потом выходить из рощи, приносить много сладкий трава?

– Ходда говорить – твой кафал! Зюла мутноглазая! – буркнул долговязый шинкас, с опаской поглядывая в сторону дурманных деревьев. – Арунтан не выходить. Арунтан никто не видеть. Никто, никогда! Глаз Шаммах подниматься и опускаться, трава уже лежать. Вот так, бледная плесень!

Речь степняков, хоть и понятная Скифу, была отрывистой и резкой. Соплеменницы Сийи, амазонки из Города Двадцати Башен, растягивали слова; в их устах название таинственных амм-хамматских демонов звучало как ару-интан, с отчетливым долгим "и" в середине. Несомненно, они являлись более культурным и высокоразвитым племенем, чем грабители-шинкасы – и, безусловно, более приятным на вид. От них пахло свежим степным ветром и ароматом луговых трав; их голоса звенели, как взметнувшиеся в воздух струи водопада, а песни и заклятья будили у Скифа воспоминания о гомеровском эпосе. От шинкасов же разило потом и брагой, и вряд ли они могли сложить хоть пару стихотворных строк. Песен, похоже, у них не имелось вообще, а главным видом искусства были вечерние пляски под рокот барабана и звон клинков.

Скиф, однако, надеялся выжать из Ходды-Коршуна еще что-нибудь интересное – о сену, ару-интанах и прочих загадочных материях, в которых ему полагалось разобраться. К примеру, кто, когда и как повелел шинкасам ловить пленников, обращая их в безмозглых тварей? Если подозрения Джамаля были справедливы, то степнякам отводилась в Амм Хаммате та же роль, что Рваному с приспешниками на Земле. Действовали они, разумеется, попроще и погрубее, без разрядников и гравитационных метателей, без тайных убежищ и прочей конспирации, но суть от этого не менялась: шинкасы, так же, как банда Рваного, поставляли товар. Но, как бы ни хотелось Скифу взглянуть на заказчика, торопиться он не собирался – по крайней мере до тех пор, пока не вернет утерянное снаряжение. Самой ценной его частью был лазер с запасными батареями, который Скиф надеялся отыскать. Клинок, топор и стальная проволока годились против банды Тха, но для их хозяев нужно было обзавестись чем-то посерьезней.