Охота на Уршада - Виталий Сертаков Страница 11

Одноглазые старцы учили Рахмани слышать дыхание зверя, но леший не дышал. Любой крупный зверь выдает себя острым запахом и дыханием, как бы тихо он ни ставил лапу. То, что пряталось между сосен, — не пыхтело и не пахло. Гораздо позже, обнюхивая следы, оставленные хозяином леса, Саади убедился, что запах присутствовал. Леший пах сырым мхом, перезрелыми грибами, пчелиными гнездами, кислыми муравьями… чем угодно, только не зверем. Он сам был средоточием северной чащобы.

Мохнатое снова возникло на краю зрения. Леший не шел по земле, он словно перетекал от дерева к дереву, сливаясь с корой, не тревожа траву и кусты.

Все ближе и ближе…

Все ближе темная угрюмая масса…

Единорог дернулся в сторону, заревел коротко и непременно бы сбежал, если бы не путы на передних ногах. Однако леший не покушался на животных.

— Он у нас за спиной, да? — еле слышно спросил Рахмани. — Он тут, совсем близко.

— Тихо, тогда он не тронет.

Больше всего на свете молодому воину хотелось развернуться и выплюнуть навстречу врагу струю огня. Он нисколько не сомневался в своей силе и ловкости, но… но если загорится лес, они оба пропали. Леший не станет убивать, он просто заберет их глаза. Так сказал перевертыш, и Рахмани поверил. Они будут вечно кружить в буреломе, рядом с дорогой, и погибнут от голода и жажды!

Вкусные дары исчезли. Испарились в мгновение ока, точно их слизнули демоны Соленых гор.

— Он нас отпустил. — Перевертыш тонкой струйкой выдохнул воздух. — Он вернул нам дорогу. Слава Оберегающему в ночи, мы свободны!

Там, где раньше была развилка и разбегались в чащу две полузаросшие колеи, теперь сиял светлый прогал. Одинокая ровная дорога выныривала из бурелома, далеко впереди переливались янтарным блеском вершины сопок, над ними кружили белые птицы.

Снег. Мокрые хлопья посыпались внезапно, вмиг замели колеи и похитили дальние звуки. Вселенную заполнили вздохи единорога и мерные удары его лохматых лап. На девятые сутки путешествия дорога пошла в гору, небо распахнуло хрустальные ладони, и Саади поневоле задохнулся от открывшихся просторов. Снежные террасы мягкой поступью спускались к хмурому морскому берегу. Над парящей свинцовой водой играли полярные зарницы, между сопок курились дымки, иногда доносился далекий стук топора. Позади, в розовом сумраке, воздух над лесным ковром сгущался, как-то нехорошо съеживался, будто собираясь в гармошку.

— Это стригущий смерч, он несет отраву с болот, — объяснил перевертыш. — Нам надо быстрее добраться до последней станции…

Только теперь Рахмани оценил мудрость Кой-Коя. Тот сразу посоветовал нанять не тройку быстрых лошадей с удобными крытыми санями, а дорогого и неповоротливого единорога. Зато в снежном краю родственник слона отлично показал себя, легко проламывал брюхом наст, преодолевал насыпи и провалы и даже ухитрялся по пути полакомиться подмерзшими кустами.

— На Зеленой улыбке в этих широтах используют не единорогов, а хаски и лохматых птиц эму, — поведал перевертыш. — У них такое густое оперение, что птица дрыхнет прямо в снегу.

— Что такое хаски?

— Собаки. Особые крепкие собаки, которых целой стаей запрягают в сани.

— А птицы? Ведь птицы хотят улететь.

— Эти не улетают, — скупо рассмеялся «глаз пустоты». — Я сам не видел, но мой брат ездил даже на эму с четырьмя ногами. Их разводят волхвы склавенов. Говорят, что четырехногие обгоняют самого резвого коня.

— Неужели тут всегда так холодно? Неужели племена склавенов добровольно соглашаются жить среди замерзшей воды? Сейчас ведь светлый сезон, верно? Как же они переносят ночь длиной в полторы сотни ночей?

— Руссы — необычные люди, — согласился Кой-Кой. — Они согласны зимовать у ледовых полей, лишь бы не платить налогов. Вон там и там, на реке, видишь? — острые глаза перевертыша каким-то чудом переносили блеск ледяных полей. — Это Двина, там портовые городища руссов. Направо, в трех днях пути, начинается земля хантов, а если плыть налево вдоль берега, можно добраться до островов норвегов. Там живут два моих брата. Сворачивай к реке, к городу.

— Нас заметили. — Далеко впереди, возле высокого частокола, сбитого из сосновых кольев, Саади разглядел вооруженных стражников на таких же, как у него, единорогах. Отличие состояло в том, что могучие звери руссов были закованы в шипастую броню. На каждом звере сидели трое, с боевым стрелометом и четырехствольной пищалью. — Как мне торговаться с ними, Кой-Кой? Мои волосы давно белые и лицо, как у них, но они сразу догадаются, что я — чужак.

Снег слепил глаза, за плоскими холмами вздымались гранитные утесы. На утесах пронзительно горланили птичьи стаи. Городок поморов казался каплей на хребте заснувшего морского зверя. Здесь царствовал северный океан, и сразу становилось ясно — жаркое лето сюда не добирается.

Край вечных льдов. Думал ли молодой воин, что спустя годы он добровольно поедет жить на самую границу света и полярной тьмы?..

— Говорить буду я. — Позади Рахмани вместо теплого плаща очутился вдруг крепко сбитый русобородый человек, стриженный под горшок, в кафтане русского сотника. — Смотри туда, где плавают льдины, видишь?

Рахмани повернулся, куда ему приказали, и не смог отвести глаз. Над свинцовой громадой полярного океана происходило что-то невероятное. Песчинку назад Рахмани казалось, что он различает лишь черное зеркало и серые глыбы льда, и вдруг горизонт придвинулся, надулся пузырем, отразив каменистые сопки, поросшие сосной, берега, развешенные на кольях сети и сотни перевернутых челнов на отмелях.

— Что это было?!

— Как ето што? — совсем на русский манер, хитро подмигнул перевертыш. — Куды хотел, туды и довезу. Гиперборей, он и есть. Хитрая сторонушка, в себя не пущает, да и назад — шиш выпустит!

Противная желтая гусеница, шевеля ножками, приближалась к Юлькиной голове. Девушка уже знала, что произойдет, если скользкую тварь не отогнать. Эта желтая порода не кусалась, но от ее слизи кожа вздувалась рубцами…

— Убирайся, сволочь, убирайся же! Сдохни, наконец!

Но проклятая жирная пакость не желала умирать.

Бесконечно долго тянулась вторая неделя страданий…

Юльке было страшно. Страшнее даже, чем в самые первые дни. Головой она понимала, что худого ничего ей не сделают, что все эти всклокоченные, размалеванные женщины — родственницы и подруги Марты. Но телу нельзя было приказать не бояться.

Она болталась в яме, почти по горло в воде. Где-то наверху, среди свисающих корней, светился кусочек голубого неба. Яма имела форму бутыли, самостоятельно вылезти невозможно, особенно если к ногам привязан камень. Если бы бабуля месяц назад хоть намекнула, что единственный способ стать волшебницей — это угодить в парашу с пиявками, Юля послала бы любимую бабушку на все буквы алфавита. Но бабуля даже не подозревала о таких «эффективных» методах воздействия, которыми пользовались местные ведьмы.