Кононов Варвар - Михаил Ахманов Страница 11

Ким вздохнул, отправил Кузьмича за стаканами и улегся на кровать. Затем, повернув голову, присмотрелся к сантехнику-прыгуну – губы у того шевелились, дергались и временами замирали, словно он кого-то в чем-то убеждал, снова и снова выслушивая категорический отказ.

– Черта не переспоришь, – резюмировал Ким и отвернулся к стенке.

– Знаешь, что я с тобой сделаю, Гирдеев? Я тебя в зоопарк продам. А лучше в кунсткамеру! Велю, чтоб в дерьме обмазали, в перьях обваляли и посадили на кол с табличкой. И знаешь, что на ней будет написано?

– Виноват, босс!

– Напишут на ней: чучело грифа-дармоеда, дар Чернова Пал Палыча. Хе-хе… Подходит?

– Виноват, босс…

– Дармоеды, они кто? Они из тех, кто жрет и пьет хозяйское, а дела ни на грош не делает. Самого простого дела! Ты дармоеду говоришь: жену проводи, сестрица у жены больна, съездить бы надо, проведать, а ехать не в Китай, всего-то час от дачи до хазы сестричкиной… Дармоед берет машину и второго дармоеда, едет и возвращается без жены. Где жена? Нет жены! Убежала!

– Виноват, босс…

– Значит, убежала… А куда глядели? И почему не поймали? А потому, что штымп какой-то дорогу пересек! И откуда он взялся, хрен бациллистый? А из окна выпрыгнул, и нам, дармоедам, раз – и по вывеске! И где же он теперь? В больнице. Лежит, поганец, лечится… А где жена? О том не ведаем, не знаем!

– Виноват, босс…

– Нет, в кунсткамеру я тебя, Гирдеев, не продам, лучше уж в Турцию. Бани там есть турецкие, не слышал? Вот при бане и будешь ошиваться, при мужском отделении. Турки к таким мясистым очень даже благосклонны… Первым делом, конечно, яйца отрежут, чтоб на стороне не шкодничал, ну, еще недельку подучат, как задницу шире расставлять… Хорошая жизнь! Норма, мне говорили, семь клиентов в сутки, отработал свое и гуляй!

– Босс…

– Да?

– Подстроено все было, босс! Все! И сестра больная, и этот фраерок… Я его из палаты вытащу, раком поставлю, но правды добьюсь! Скажет, где Дарья Романовна!

– А если не скажет?

– Это почему? Я его…

– А потому, что не знает и вообще ни при чем.

– Тогда за Варвару возьмемся! Ей-то куда деваться? От слонов не сбежишь! А если сбежит, так при слонах ее приятели… Расспросим!

– Вот-вот, расспроси… первым делом фраера, ну а потом сестрицу и ее подельщиков… Но чтобы Дарью нашел! А не найдешь…

– Найду! Найду, босс! Не эту, так другую, не хуже! Моложе, красивей и…

– Что-о?! – Грохот кулака по столу, звон чего-то стеклянного, тяжелый гневный выдох. – Что ты сказал, дебил поганый? Дру-гу-ую? А сгнить в подвалах, в корабле, не хочешь? Так, запросто, без дураков? Без зоопарка, кунсткамеры и Турции? Просто сгнить!

– Виноват, босс…

Давным-давно в какой-то книжке (не помню уже ни автора ее, ни названия) я вычитал поразившие меня слова: «Плоскость фантастического подчиняется своей логике, а плоскость реального – своей. Действительно достойное изучения начинается там, где эти плоскости пересекаются». Мудрая мысль, не правда ли? Заставляет вспомнить о многочисленных исследователях Вселенского Разума, астрала, жизни после смерти, биолокации и других трансцендентных эффектов, а еще о Менделееве, увидевшем во сне Периодическую систему. Я, со своей стороны, тоже могу засвидетельствовать справедливость данного высказывания; волею судеб я очутился в пересечении плоскостей и, кажется, застрял там на всю жизнь. Впрочем, то же самое можно сказать о любом писателе-фантасте.

Белая петербургская ночь… Покоясь в ее объятиях, которые нельзя было назвать ни сумрачными, ни туманными, ни мглистыми, а лишь белесовато-прозрачными, Ким предавался мечтам о прекрасной рыжекудрой фее. О ее глазах, подобных искрящимся изумрудам, коралловых губках, лебединой шее, гибком стане и пальцах, коснувшихся его щеки… Бутылка мартини, распитая с Кузьмичом, подогревала игру воображения, усиливая чары белой ночи. Ким лежал, уставившись взглядом в потолок, сердце его билось неровно, и каждый удар, как звон набата, отдавался в голове, порождая протяжные сладкие отклики эха: Да-ррья, Да-ррья, Да-ррья… Они постепенно замирали, делались тише и тише, и тогда ему мнилось, что звучит другое, однако похожее имя: Дай-омма, Дай-омма…

«Пора бы ее проведать, а заодно и Конана, – подумал Ким. – С Конаном, кстати, все ясно: он тоскует и скучает, а вот Дайоме пора бы разобраться в своих чувствах. Она влюблена, она в опасности… Значит, нужно принимать решение: или она отправит Конана на битву с колдуном, или зачарует, зацелует и упокоит навек в своем гроте. Последнее, конечно, исключалось; Конан, зацелованный и упокоенный, был абсолютно не нужен ни читателям, ни издателям».

Ким представил себя самого в объятиях Дарьи Романовны, решил, что Конан круглый идиот и, печально вздохнув, напряг фантазию, чтоб дать сюжету требуемый импульс. Скажем, такой: сидят волшебница с Конаном в подземном чертоге, беседуют за жизнь и строят стратегические планы. Примерно как муж с женой перед разводом: один намылился удрать, другая, может, и отпустила бы, но только после разделения имущества. Или, предположим, за ценную услугу… «Я бы к тебе без претензий, но принеси мне скальп Иван Иваныча… мерзкая он личность, и в прошлый вторник мне похотливо подмигнул…»

Фыркнув, Ким закрыл глаза и с головой погрузился в процесс сочинительства.

* * *

– Мой корабль был сделан из хорошего дерева, – сказал Конан. – Обшивка пробита, киль треснул, весла переломаны, но осталось много крепких досок. Клянусь Кромом, был бы у меня топор…

Он замолчал, мрачно уставившись на клетку с крохотными птичками в многоцветном оперении, чьи мелодичные трели соперничали со звоном фонтанных струй. Фонтан бил вином; судя по запаху, это было аргосское.

– И что бы ты сделал, будь у тебя топор? – спросила Дайома. Владычица острова сидела в невысоком креслице из слоновой кости. Поза ее была небрежной и соблазнительно-ленивой, но прищуренные глаза с тревогой следили за киммерийцем. Он расположился на ковре у ее ног, задумчиво уставившись в большую серебряную чашу.

– Я сделал бы плот, если бы нашлись веревки, – сказал Конан. – Сделал бы плот и уплыл на восток или на запад… или на север, или на юг… к Большой земле или в пасть Нергалу, все равно.

Прекрасные глаза Дайомы наполнились слезами.

– Тебе плохо со мной… – прошептала она. – Плохо, я знаю… Но почему? Разве ты не искал богатства и славы? И разве ты не обрел их? Тут, у меня?

– Богатство – пожалуй… Но слава, что приходит в снах и кончается вместе с ними, мне не нужна. Утром я уже не помню, с кем сражался и кого покорил. Но Кром видит, не это самое главное…

– А что же?