Меч Ронина - Диана Удовиченко Страница 11

Акира подставил лицо ледяному ветру, как будто хотел, чтобы он унес тяжелые мысли. Стиснув зубы, дал клятву…

По прикидкам Дана, прошло не меньше часа, когда впереди показался маленький островок. Лодка подошла достаточно близко, и он смог рассмотреть собравшуюся на берегу толпу – богато одетых самураев со слугами. Виновник плохого настроения Мусаси стоял возле воды, нетерпеливо ожидая, когда причалит лодка.

– Мусаси-сэнсэй, – осторожно произнес Дан. – Мы прибыли, пора вставать.

Днище заскребло по прибрежному песку. Мусаси вскочил, подхватил обструганное весло, спрыгнул в воду и побежал к берегу. Толпа с изумлением наблюдала за встрепанным гигантом, который, размахивая длинной палкой, несся на Кодзиро.

Знаменитый фехтовальщик сделал шаг назад и поклонился. Мусаси не стал останавливаться и отвечать на приветствие. Кодзиро обнажил меч, отбросил ножны.

– Правильно, они тебе уже не пригодятся! – прорычал на бегу Мусаси.

Он подскочил к Кодзиро, замахнулся дубиной совершенно по-крестьянски. Чтобы не получить удар, молодой фехтовальщик вынужден был первым сделать выпад. Мусаси легко, одним движением отразил атаку и шарахнул Кодзиро по голове. Тот упал, но неловко подвернул руку с катаной и напоролся животом на собственный меч. Клинок пронзил его насквозь, вышел из спины. Из-под тела вытекла и расплылась лужа крови.

Мусаси отступил от противника, который корчился, умирая, словно жук на булавке.

– Теперь можно и поздороваться, – пробормотал великий мечник и отвесил онемевшей толпе вежливый поклон.

Он отшвырнул палку, выдернул из ножен оба меча и с торжествующим воплем прошелся по берегу в диком танце. Спустя несколько мгновений Мусаси уже бежал к лодке.

– Вот и все, Акира-сан. Надеюсь, я тебя не слишком задержал. Лодочник, правь на тот берег! Я еще посплю, Акира-сан. Не буди, когда соберешься уходить.

Великий воин улегся на дно и тут же богатырски захрапел.

– Какая деревня ближе всех на том берегу? – спросил Дан лодочника.

– Сато, – вздохнул тот. – Я там родился. Там было хорошо…

– Почему было? – насторожился Дан.

– В Сато уже год как повадилась Юки-Онна [16], – грустно ответил старик. – Прилетает каждые несколько недель, убивает юных девушек. Скоро в деревне останутся одни старики…

– Почему никто с ней до сих пор не разделался?

Лодочник посмотрел на Дана, как на сумасшедшего:

– Кому же по силам справиться с Юки-Онной? Разве что… – Он с надеждой взглянул на храпящего Мусаси.

«Ну вот и работа подвалила, – решил Дан. – А раз эта Юки-Онна такая страшная, можно взять за нее подороже. Может, хватит на посещение борделя, где содержат Кумико».

Лодка ткнулась носом в берег, Дан соскочил. Над бортом поднялась заспанная физиономия Мусаси. Мастер меча похлопал глазами и выдал:

– Никогда не испытывай грусти в разлуке, Акира-сан. – И снова рухнул, проваливаясь в сон.

Вода резко пахла благовониями и была нестерпимо горячей. «Как будто не в подстилки клиенту меня готовят, а собираются сварить для него борщ», – сердито думала Настя, сидя в бочке. По опыту пребывания в Равенсбурге ей было известно: если в Средневековье тебя начинают мыть – жди неприятностей.

Служанка аккуратно гладила ее какой-то загадочной штуковиной, заменявшей губку. Потом ее обтерли, уложили волосы в сложную прическу, начернили зубы, лицо замазали белилами, сверху нарисовали что-то вроде маски. Надели кимоно, обмотали поясом. Настя смотрела в зеркальце и ужасалась: «Неужели кому-нибудь приглянется такая невозможная красота?»

– Ты очень хороша, Кумико, – развеяла ее сомнения Тоши-сан. – Жди. Скоро господин Сакамото Митсуо войдет к тебе. Будь покорной, вежливой, Кумико. Постарайся понравиться господину Сакамото.

Настя уселась на циновку и тяжело задумалась. Память подсказала ей, что Сакамото – богатая самурайская семья. Видно, этот Митсуо неплохо заплатил за клубничку.

«Ты бы хоть сказала что-нибудь, – упрекнула она Кумико. – Нас сейчас трахать будут».

Девица хранила молчание. Настя вздохнула. Из-за бумажной двери, из общей комнаты, донеслось сладкое приветствие сводни, следом отрывистый мужской голос. Потом все стихло – очевидно, гость устраивался за столом. Вскоре появился вакасю [17], отпустил несколько сальных шуточек, потом затянул разухабистую песенку, изобилующую откровенной похабщиной. Никакой утонченности, никаких тебе гейш – здесь, пока гости пили сакэ, их развлекали мужчины в париках и женских одеяниях.

Настя вздохнула, прикидывая, сможет ли прикончить самурая и сбежать отсюда. По всему выходило, что нет. Кумико была еще слабосильнее Одиллии фон Гейкинг. Девушка с тоской вспомнила тренированное тело Жасмин: вот уж кто не дал бы себя в обиду – учитывая привычки охотницы, Сакамото стало бы просто нечем «обижать» гейшу.

За дверью вдруг раздался недовольный рык, отрывистый вопль, причитания Тоши, потом все стихло. Дверь отворилась, Настя приготовилась увидеть клиента. Но вошла старуха, прошептала:

– Господин Сакамото недоволен песней вакасю. Пока не хочет входить. Жди… – И убралась прочь.

Настя на цыпочках подкралась к бумажной задвижке, немного послушала, потом осторожно выглянула. В комнате не было никого, кроме пожилого самурая, сидевшего за низеньким столиком. Куском кротовой шкурки он оттирал катану. Неподалеку, в луже густеющей крови, валялся разрубленный до пояса вакасю. Сакамото Митсуо резко обернулся и уставился на девушку. Взгляд его немного смягчился, разгладилась суровая морщина между бровей.

Свежесть весеннего ветра с собою несет.

Сердце растаяло, —

вежливо произнес он, делая приглашающий жест.

Из соседней комнаты крысой выглянула Тоши. Делать нечего. Настя вышла, просеменила к столу, поклонилась и неожиданно для себя выдала:

Доброе слово ласкает душу

солнечным первым лучом.

«Ах да, – вспомнила она, – Кумико – девушка образованная и искусна в сложении хокку». Кажется, господину Сакамото ее ответ понравился.

– Присядь со мною, Кумико-сан, – предложил он.

Когда приглашает человек с окровавленной катаной в руке, отказываться неразумно. Настя опустилась рядом с Митсуо.

– Прости, Кумико-сан, за зрелище, не подходящее для прекрасных глаз, – учтиво кивнул самурай. – Но вакасю пел при мне непристойные песни. Я не люблю безвкусицы.

«Ишь ты, какой утонченный, – подумала Настя. – Можно подумать, не в публичный дом пришел девку поиметь, а в храм помолиться». Вслух же произнесла: