Грани воды - Элизабет Джордж Страница 11

От выплеснувшегося на нее шума слегка закружилась голова. Этот шум состоял не только из разговоров в галерее, но и шепотков десятков людей, находящихся во всем коттедже. В результате Бекка почувствовала себя так, словно ей в самое лицо сунули стену из ярких пятен, только в ее случае цвета принимали форму слов, типа «в этом году работали лучше… больше времени на туристов… осел, конечно… ей под юбку – она такая штучка… что он понимает… если у нее действительно задержка… хорошо бы»… и еще много разного. Она поспешно вытащила из кармана куртки наушник глушилки и вставила его себе в ухо, чтобы избавиться от шепотков. Благодаря этому она осталась только с тем, что говорилось вслух – и, разыскивая взглядом Сета Дэрроу, она невольно почти все слышала, поскольку в галерее дело дошло до крика.

Она посмотрела в ту сторону. В помещении галереи кто-то поставил белую доску. Там какой-то мужчина в очках с толстенными стеклами и густой шевелюрой, выбивавшейся из-под бейсболки, заносил на нее какой-то список. Собравшиеся предлагали, казалось бы, никак не связанные между собой вещи. Он записал «кормление с пирса» рядом с «лодочными прогулками», от которых вела стрелка к «возможности фотографировать» и еще одна – к «шансы на берегу». Вдоль одного края шла надпись «защита от косаток?», а понизу «рано – это плохо?». Бекка не понимала смысла ни одной надписи – и уже собралась было отвернуться, когда увидела среди собравшихся Дженн Макдэниелс.

Дженн сидела рядом с рыжеволосой молодой женщиной, которая делала какие-то записи и, казалось, пребывала в состоянии крайнего возбуждения. Бекка посмотрела им за спину и увидела, что на стенах помещения развешаны десятки изображений тюленей. Эти снимки, люди, крики и записи на белой доске заставили ее нахмуриться.

Она подумала, что между тюленями и Лэнгли имеются какие-то странные отношения. Похоже, что некоторые люди хотели оградить их от столкновений с людьми, тогда как другие желали кормить их с пирса. И к тому же все были готовы спорить из-за них, особенно из-за необычного черного тюленя, чье изображение вывели на белую доску за неимением настоящего экрана. Однако надписи, сделанные на белой доске, мешали рассматривать снимок в деталях.

Поэтому кто-то крикнул:

– Сотри это дерьмо, Торндайк! Нам ничего не видно.

Торндайком оказался мужчина в сильных очках. Он громко запротестовал:

– Эй, постойте-ка!..

Его протест потонул в хоре криков.

В этот момент Дженн Макдэниелс заметила Бекку. Девица прищурилась и неприятно оскалилась, словно унюхала какую-то гадость.

«Точно, – подумала Бекка. – Это ты, ты, и только ты».

Дженн продемонстрировала средний палец в недвусмысленном жесте. Бекка отвернулась, чтобы ее не видеть. При этом она отвернулась и от той суматохи, которая царила в галерее. Сет наверняка где-то здесь, раз здесь его машина. Он встречался здесь с преподавателем, который готовил его к тестам по программе средней школы, и здесь же репетировало его трио.

Она начала пробираться мимо тех, кто не поместился в галерее, – и уже через несколько шагов ей повезло. Она увидела Сета: он шел в ее сторону из дальней части коттеджа, облаченный, как всегда, во фланелевую рубашку, мешковатые черные джинсы, сандалии на толстой подошве и мягкую фетровую шляпу. На нем были яркие носки ручной вязки, и в руке он нес футляр с гитарой. Это сказало ей, что либо репетиция закончилась, либо трио сдалось, не выдержав шума.

Из галереи донеслись крики:

– А вот и нет! Это не случайно и означает что-то плохое!

– Заткнись и сядь!

Сет поморщился и схватился за один из пирсингов в ухе. Тут он заметил Бекку и адресовал ей свой типичный кивок: вздернутый вверх подбородок, и больше ничего.

Подойдя к ней, он сказал:

– Ух! Я отсюда валю. А ты?

Он начал пробиваться к выходу, говоря кому-то:

– Потом.

Кто-то потянулся к нему от одного из столиков, и ему было сказано:

– Не, круто!

Бекка вышла следом за ним на улицу, где поднялся ветер. Надвигающийся вечер стал казаться еще более холодным. Она спросила:

– Что там происходит?

– Собрание тюленьих наблюдателей.

– Кого?

– Компания со всего острова, которая каждый год высматривает странного тюленя. – Он ткнул большим пальцем себе за спину, указывая на людей, собравшихся в галерее. – И вот что я тебе скажу, Бекк: эти идиоты так себя ведут, словно конец света наступает. В этом году тюлень заявился на несколько месяцев раньше, и, по их мнению, это означает что угодно, начиная с глобального потепления и кончая вторым пришествием Иисуса. – Он сдвинул шляпу на затылок и внимательно посмотрел на нее. – А ты что тут делаешь? – Он начал осматриваться. – Черт, Бекк, разве тебе можно вот так разгуливать по городу?

– Он все еще в Сан-Диего, – ответила она. – Я проверила по Интернету. Там наконец-то хватились его компаньона. «Где Коннор и почему он не забирает свою почту с сентября?» Ха! Если Джефф Корри сейчас уедет из города, ему сядут на хвост.

– Так тебе хочется думать, – сказал Сет. – И как ты собираешься добираться домой? – Поймав ее полный надежды взгляд, он рассмеялся и сказал. – Ладно. Пошли.

– Вот за что я тебя люблю! – воскликнула она. – Ты мои мысли читаешь.

– Ах, если бы, – отозвался он.

Когда Деррик Мэтисон выходил из городского медпункта, мимо его парковки прошли Бекка Кинг и Сет Дэрроу. Он ковылял к старому «Вольво» матери: облегченный гипс позволял ему передвигаться, но делать это было непросто. При виде них Деррику безумно захотелось кому-нибудь хорошенько вмазать.

Две вещи не дали ему наброситься на Дэрроу. Во-первых, его мама была у него за спиной: она как раз запирала медпункт на ночь. А во-вторых (и это даже не учитывая его заживающую ногу), какой в этом будет смысл? Да, он завалит Дэрроу. И – да, почувствует секундное удовлетворение, услышав, как Дэрроу шлепается на землю. Но потом ему придется иметь дело со своей мамой – и к тому же он ни на шаг не приблизится к тому, чтобы решить что-то с Беккой.

Разборка с мамой была бы неприятной. Ронда Мэтисон была чудесной мамой где-то в восьмидесяти процентах случаев. Она была на его стороне, в одной с ним команде, прикрывала ему спину… и что там еще. Она была такой с той первой минуты, когда встретилась с ним взглядом в том приюте в Кампале, когда ему было шесть лет. Ей и папе понадобилось два года, чтобы все подготовить для его усыновления, и все это время она не позволяла ему забыть о том, что она намерена быть его мамой, несмотря ни на что. Она надолго прилетала в Уганду, писала ему чуть ли не каждый день, тратила на звонки в приют огромные деньги. Она была что надо.

Но вот остальные двадцать процентов Ронды… В том-то и было дело. Он был темнокожий. Она – нет. Он оказался сиротой в пять лет из-за смерти родителей. С ней ничего такого не случалось. Она не понимала, каково порой быть черным на острове, который населен почти исключительно белыми. А еще она не понимала насчет черной дыры внутри его. Она что-то чувствовала, конечно, но не понимала. Чтобы не дать ему туда провалиться, она… ну, она хлопотала. Каждое крохотное изменение в его настроении попадало под ее микроскоп. Если он хмурил брови – она затаивала дыхание. Если ей казалось, что он унывает, она вставала в дверях его комнаты и предлагала мороженое, печенье, пиццу, массаж шеи и поездку в торговый центр. Ей просто невероятно сильно хотелось, чтобы он был счастливым, довольным, спокойным и благополучным. А он не мог. На то были веские причины, но ему меньше всего хотелось ей о них рассказывать.