Прайд. Кольцо призрака - Олег Попович Страница 11

Мадам завороженно слушала, но вдруг выражение заботы и страдания мелькнуло в ее кукольных глазах. Над розовой лысиной Стефана Ивановича низко и прицельно кружила муха, собираясь опуститься на его старый в трещинах фарфор. Мадам привстала, осторожно махнула кремовой в блесках рукой.

Стефан Иванович загрустил и опять прикусил губу от скрытой боли.

– Греческие герои и христианская мораль не так различны, как кажется. Страсти мучеников схожи с подвигами героев. Месть благородна в родовом обществе героев, у Эсхила. Голос Афины оправдывает обвиняемого. Тот, кто познал сущность вещей, свободен от уз земного. Даже совершив убийство, он к нему не причастен.

– Тебе креветки понравились? – Мадам расчетливо улыбнулась, оберегая чересчур свежую кожу лица. – Варила Павлику? Главное здесь, не переварить. А то будут как тряпки.

– Да, да, – беспомощно кивнула Ирина.

– Алла не звонит больше? – Мадам, чуть морщась, разламывала длинными ногтями панцири креветок и осторожно клала розовые кусочки на язык. Десны ее были обметаны чем-то белым. – Хотя чего я говорю, пропала она – и черт с ней.

– Да, говорят… – Ирину замутило от вида полной тарелки тучных креветок, посыпанных мелко накрошенной травой.

– Увидела: тут ей не обломится! – продолжала Мадам, с наслаждением обсасывая креветочную шелуху. Бережно взяла хрустальный бокал с пивом, отставив мизинец с длинным красным ногтем. Сделала несколько крупных глотков. Белая пивная пена на верхней губе как кружева. – Красивая, тут я не спорю. Я ее видела один раз, так, мельком, у Павлика на работе. Но разглядела. Красивая. И одета. Но ты! Ты умница! Ты просто из себя вылезла за этот месяц. Она вся жесткая, властная – эта Алка. А ты, Мурзик, прямо девушка из гарема. Растеклась кисельком. Мужики от этого балдеют. Особенно твой Павлик. Он же в себя влюблен до подмышек. Тут психология нужна. Нас тоже не в щепках нашли. Мы такое сможем, если захотим. Правда, киска? Ты у меня прелесть!

«Ничего не говорить, поддакивать. Делать вид, что я все понимаю. Главное, чтобы она не заметила моего страха, растерянности. Ни о чем не спрашивать. Должно же наконец все само как-то объясниться. День за днем заполнить этот месяц. И тогда я все вспомню и пойму. Надо улыбаться, говорить что-то, поддакивать, соглашаться, кивать».

– Еще подружка твоя была… – Мадам сделала крупный глоток пива. Осторожно тронула языком уголок губ, оставив пенные следы.

– Больно, девочка? – морщась от сострадания, спросил Стефан Иванович.

– Ничего, солнышко, – благодарно взглянула на него Мадам, тихо вздохнула. Оживленно повернулась к Ирине. – Глаза у нее неплохие. У подружки твоей. Заметная девка. Только слишком самонадеянна, дурища полная. С таким характером далеко не уедешь.

«Это она про Наташку, про мою Наталью», – догадалась Ирина.

– Стерва, – неожиданно резко добавила Мадам, чуть нахмурив драгоценный соболь бровей.

«Значит, Наталья тоже была. Значит, все правда. Но почему же я не помню? Все эта жара. От нее амнезия. Есть такая болезнь. Нет, я не больна».

– Ты все-таки выбирай, с кем дружить, – пренебрежительно продолжала Мадам – Сама же видишь, Павлик ее терпеть не может. Тем более. Порвать сразу, и все. Знаешь, какой хоровод у меня раньше был? Но я скоро поняла, для Стефана Ивановича не подходит. Большой писатель. А тут всякие… Вот я тебя учу, а ты, может, умнее меня во сто крат! Стеша, сырники будешь? – Мадам упруго наклонилась к старику.

– Потом, девочка, на ужин.

Мадам чуть задумалась:

– Но вечером, ты же знаешь…

Стефан Иванович посмотрел на нее с нескрываемым удовольствием.

– Молодая. Что дома сидеть? Побегай, моя львица. Я их вечером на ужин холодными съем. Не забудь только термос наполнить. Лапку, девочка моя.

Он чем-то мягким, непристойным, даже женским – тем, что было его губами, влажно припал к руке Мадам.

– Блестят, да? – Он улыбнулся, не выпуская чуть перезрелую руку Мадам. – Девятнадцатый век. Колечко еще покойной моей жены. Фамильное. Все моей девочке. И камушки, и квартиру. Жаль, только дачу на Николиной Горе продали. Супругу дорого в Германии лечили. Сейчас бы тебе не пришлось в такую даль мотаться. Все тебе. А им ничего. И ведь, что забавно, Ириночка, даже не позвонят. Все, как я и предполагал. Значит, если бескорыстно, то нам даром не нужен, папочка. Что ж. По-своему даже мило. Опять-таки – девятнадцатый век!

Мадам улыбнулась безмятежно.

– Я полежу, девочка. Может, даже посплю, как ты считаешь?

– Часок, – ласково разрешила ему Мадам. – Иди в кабинет, приляг, я тебя пледом укрою.

– Она меня когда-нибудь подушкой придушит, вот увидите, – хитро подмигнул Ирине старик. – И никаких следов, верно, Ириночка? А еще лучше на реке Амазонке, в глубине влажных горячих джунглей. Там, где с дерева на дерево с уханьем пролетают огромные пестрые попугаи, в воде скользит блестящее гибкое тело гигантской анаконды, на берегу голые индейцы, покрытые цветастыми татуировками, вдыхают ароматный дым табака из длинных трубок. У них припрятан смертельный яд кураре. Вам, Ириночка, какой способ больше нравится?

– Все сочиняешь на ходу, талант ты мой, – ласково поцеловала его в лоб Мадам.

Ручной домашней птичкой чирикнул звонок снизу. Мадам ушла в круглую темноту прихожей.

Стефан Иванович наклонился к Ирине:

– Каждый раз, делая выбор, мы делаем ставку на выигрыш. Часто это ставка на изменение нашей жизни, иногда это сама жизнь. Человек свободен сделать выбор по своей воле, но он должен быть готов ответить даже за то, чего не хотел.

Ирина краем глаза заметила, как Мадам заново рисует губы у зеркала в прихожей.

Стукнула дверь, послышался сдавленный смешок.

Стефан Иванович подставил к подтаявшему снизу уху ладонь, повернулся прислушиваясь.

– Руки, руки убери, – горячим шепотом уговаривала кого-то Мадам. Певуче добавила: – Знаешь ведь, не люблю.

Вошел Женька. Встал в дверях. Улыбнулся уверенно.

– Привет, – спокойно так, будто свой человек в доме, и Мадам цветет рядом.

«Что он здесь делает? Женька тут, у Мадам. Как его сюда занесло? Красивый мужик. Но что-то в нем животное, тупое, не знаю что… Подбородок с ямочкой. Гладиатор».

– Кто пришел! Как удачно. Как раз к обеду. – Стефан Иванович вальяжно показал Женьке рукой на стол.

– Водочки под креветки будешь? – спросила Мадам.

– Не откажусь. – Женька в предвкушении потер руки.

Пружинистой походкой подошел к Ирине, небрежно, звонко чмокнул в щеку.

– Привет! Как Пашка? Что ты на меня уставилась, как на привидение? – Он рассмеялся, дразня ее, высунув кончик мясистого языка. – Ха-ха! А Пашка твой ничего – деловой мужик. Мне понравился тогда.

Сел за стол. Перед ним тут же возникли кремовые руки Мадам, мигая разноцветными камнями, поставили заиндевелую рюмку с водкой и сверкающую белизной тарелку.