Чаща - Наоми Новик Страница 11

Но в то утро я почувствовала себя счастливее, чем за все предыдущие недели; вот так я с тех пор внутренне протестовала против Драконовой власти. Мне было приятно злить его своим видом, и всякий раз он вознаграждал меня с лихвой, недоуменно хмурясь.

— И как ты только умудряешься, скажи на милость? — спросил он меня однажды чуть ли не восхищенно. В тот день в волосах у меня застрял комок рисового пудинга, — я случайно задела ложку локтем, и пудинг взлетел в воздух, — а по лифу прелестного кремового платья расползался красный потек варенья.

Последнее домотканое платьице я хранила в комоде. Всякий день, после того как истязания заканчивались, я поднималась наверх. Стаскивала с себя бальный наряд, сдергивала с головы все эти сеточки и тиары, расшвыривала драгоценные булавки по полу и надевала мягкий поношенный летник и домотканую сорочку: их я стирала и чистила вручную. А потом спускалась в кухню, ставила в печь хлеб для себя и, пока он пекся, отдыхала у теплого очага — и мне дела не было до того, что юбка малость запачкалась в золе и муке.

У меня снова достало сил для скуки. О том, чтобы одолжить в библиотеке какую-нибудь книгу, я уже и не помышляла. Вместо того я взялась за иголку, хотя шить терпеть не могла. Если каждое утро из меня досуха выжимают все силы, создавая очередное платье, так почему бы мне не порвать их по швам и не переделать на что-нибудь менее бесполезное: скажем, на простыни или платки?

В сундуке в моей комнате хранилась корзинка для шитья; до сих пор я к ней не притрагивалась, ведь чинить в замке было нечего, кроме моих собственных платьев, а их я до сегодняшнего дня назло всем так и бросала разорванными в угол. Теперь я открыла корзинку — и обнаружила внутри клочок бумаги, исписанный огрызком угольного карандаша, почерком моей неведомой подруги с кухни.

«Ты боишься; не бойся! Он тебя не тронет. Ему от тебя только и надо, чтоб ты красиво выглядела. Ему в голову не придет что-то тебе подарить, но ты можешь взять любое роскошное платье в гостевых покоях и перешить для себя. Когда он призовет тебя, спой ему или расскажи что-нибудь занятное. Ему нужно общество, да и то изредка и ненадолго; приноси ему поесть, избегай его по возможности, и ничего другого он не попросит».

Этому совету цены бы не было, если бы я только открыла корзинку для шитья в первый же вечер. А теперь я застыла на месте, сжимая в руке записку и вся дрожа при воспоминании о его голосе, что накладывался на мой, дрожащий и срывающийся, и вытягивал из меня заклинания и силу, и драпировал меня в шелка и бархат. Я ошиблась. Ничего подобного с другими девушками он не проделывал.

Всю ночь я пролежала в постели без сна, свернувшись клубочком, снова во власти беспросветного отчаяния. Но выбраться из башни отнюдь не стало проще только потому, что мне захотелось этого еще сильнее. Следующим утром я вышла-таки к главным вратам и впервые попыталась приподнять громадный засов — жалкие потуги, что и говорить! Конечно же, я его и на четверть дюйма не смогла сдвинуть.

Внизу в чулане, вооружившись кастрюлей с длинной рукоятью в качестве рычага, я поддела тяжелую крышку помойной ямы и заглянула внутрь. Глубоко внизу мерцало пламя; нет, таким путем не сбежишь. Я с трудом задвинула железную крышку на место, а затем прощупала все стены, все темные углы, в поисках хоть какой-нибудь дыры или лазейки. Но ничего так и не нашла. А на лестнице за моей спиною уже занималось утро и разливался непрошеный золотой свет. Пора было готовить завтрак — и тащить поднос наверх, навстречу моей судьбе.

Выкладывая на поднос снедь — тарелку с яйцами, гренки и варенья, я несколько раз оглянулась на длинный, поблескивающий сталью мясницкий нож, что торчал рукоятью ко мне из деревянной колоды. Я рубила им мясо; я знала, какой он острый. Мои родители каждый год откармливали свинью; я помогала при забое — подставляла ведро и собирала в него свиную кровь; но сама мысль о том, чтобы воткнуть нож в человека — это же совсем другое, такое даже вообразить невозможно. Так что воображению я воли давать не стала. Просто положила нож на поднос и поднялась наверх.

Я вошла в библиотеку. Дракон стоял у окна спиной ко мне, плечи его словно одеревенели от раздражения. Я машинально расставила на столе тарелки и блюда, одно за другим, пока не остался только поднос — точнее, поднос и нож. Платье мое было все забрызгано яйцом и овсянкой; вот сейчас он наверняка скажет…

— Заканчивай с этим, — приказал Дракон, — и ступай наверх.

— Что? — непонимающе откликнулась я. Нож по-прежнему лежал под салфеткой, вытесняя все прочие мысли. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать: на сегодня я помилована.

— Ты что, оглохла ни с того ни с сего?! — рявкнул Дракон. — Хватит с тарелками возиться, пошла отсюда. И сиди у себя в комнате, пока я тебя снова не позову.

Мое измятое платье было все в пятнах, все ленты спутались, но Дракон даже не обернулся взглянуть на меня. Я подхватила поднос и кинулась прочь из библиотеки — дважды повторять нужды не было. Я взбежала вверх по лестнице — точно взлетела на крыльях, в кои-то веки не ощущая кошмарной усталости, что тянула меня к земле. Я ворвалась к себе, захлопнула дверь, содрала с себя всю шелковую мишуру, переоделась в домотканое и рухнула на постель, облегченно обхватив себя руками, точно ребенок, избежавший порки.

И тут взгляд мой упал на оставленный на полу поднос — и на поблескивающий нож. Ох, что я за дура, как мне вообще такое в голову пришло! Он же мой господин; если по какой-то чудовищной случайности я бы и впрямь его убила, меня бы наверняка предали казни, да и родителей моих заодно. Убийство — это не путь к спасению. Уж лучше тогда взять да из окна выброситься.

Я даже оборотилась и с тоской посмотрела в окно. Тут-то я и увидела причину Драконова недовольства. Над дорогой клубилось облако пыли — неуклонно приближаясь к башне. И нет, это была не телега, но огромная крытая повозка: целый домик на колесах, запряженный взмокшими лошадьми. Перед кучером ехали двое конников, оба в серых и ярко-зеленых кунтушах. Еще четверо всадников в таких же кунтушах скакали сзади.

Повозка подкатила к главным вратам, на ней красовался зеленый герб — многоголовое чудовище. Верховой эскорт спешился; все засуетились, забегали. То-то они отпрянули, когда башенные врата легко распахнулись — эти гигантские створки, которые я и сдвинуть-то не могла. Вытянув шею, я поглядела вниз: Дракон прошел сквозь двери и встал на пороге — один.

Из недр повозки, пригнувшись, выбрался человек: статный, златоволосый, широкоплечий, в длинном плаще все того же ярко-зеленого цвета. Подножку опустили, гость спрыгнул по ступенькам, одной рукой взялся за меч — еще один слуга подал ему клинок на вытянутых ладонях — и быстро и решительно прошел между своими людьми к дверям, на ходу пристегивая меч.

— Терпеть не могу карет, они похуже химер будут, — заявил он Дракону, да так громко и отчетливо, что даже я расслышала: его голос донесся до моего окна, перекрывая всхрапывание лошадей и перестук копыт. — Неделю в ней просидел безвылазно точно в ящике. Отчего ты при дворе не бываешь?