Цветы полуночи: Фаворитка мятежного герцога - Морвейн Ветер Страница 11

В конце зимы, устав от рассказов Мишель о злодействе короля и от её попыток не разозлить господина ещё сильнее, Виктор стал подолгу запираться в библиотеке и, в конце концов, поймал себя на том, что среди пыльных фолиантов разыскивает генеалогию рода Бомон и обрывки рассказов о родителях Анны в хрониках. Однако записанная история так и не раскрыла перед Виктором тайны баронессы. Он узнал об Анне очень немногое – и чуть больше о её матери – Лизавете Бомон, некогда любимой придворной даме королевы-матери, затем лишившейся милости и выданной замуж за мелкопоместного дворянина из норманнского рода Жофрея Бомон. Впрочем, эти подробности Виктор отыскал не в книгах, их он выспросил у своего старого друга Фергюса Бри. Заодно он узнал, что Анна была оторвана от родителей в четырнадцать и с тех пор жила при короле, – а значит, не знала ничего о жизни вне дворца, а так же о множестве других вещей, составлявших жизнь самого Виктора.

Герцог по-другому оценил слова Анны о том, что она не привыкла к подобному обращению, поняв теперь, что та действительно никогда не сталкивалась с солдатской грубостью. И, тем не менее, она ответила согласием на приглашение Виктора, и это давало герцогу повод для надежды.

Виктору всё более казалось, что родовой замок не лучшее место для их встречи. Ему хотелось увидеть Анну там, где не будет сотни глаз и ушей, только и ждущих от них промаха, лишней пары слов или взгляда, выдающего истинные чувства. Кроме того, как Виктор признался себе далеко не сразу, он хотел этой встречи там, где рядом не будет Мишель, и некому будет судить его и напоминать ему о настоящей цели знакомства с Анной. На сей раз Виктор хотел обмануть себя и забыть ненадолго о том, что Анна для него лишь средство, ступень на пути к трону – забыть хотя бы на то недолгое время, которое требовалось, чтобы разобраться в самом себе и в тайне серых глаз Анны.

Он продолжал писать и сжигать письма до тех пор, пока однажды вечером, когда Виктор снова допоздна засиделся в библиотеке, его небольшую тайну не раскрыла мать, герцогиня Валентия, которой в полнолуние как обычно не спалось.

– Кому это письмо? – спросила она, заметив, что Виктор торопливо бросает бумагу в камин.

– Это заказ на продовольствие. Никак не могу решить, сколько нам нужно пшена.

Валентия хмыкнула и, ловко разворошив угли кочергой, вышвырнула письмо на пол, а затем, прежде, чем Виктор успел перехватить её руку, подхватила листок и прочла:

– «Сердце моё… Которую неделю я не могу понять, что творится со мной. Днём и ночью мне видятся твои руки…»

– Мама!

Виктор выдернул письмо из её пальцев и швырнул обратно в огонь, а Валентия рассмеялась и посмотрела на него с укором:

– Ты правда думал, что твоя мать поверит, будто бы тебя волнует количество пшена?

Виктор промолчал. Не меняя мрачного выражения лица, он отошёл к окну и, сложив руки на груди, уставился в темноту.

– Ты думаешь, твоя мать никогда не любила? – спросила Валентия, приближаясь к нему и останавливаясь в паре шагов.

Виктор покосился на неё, но позы не поменял.

– Это другое, – ответил он.

– Вот как? Отчего? От того, что ты – герой войны, а я – всего лишь вдова, слишком рано потерявшая супруга, предназначенного мне семьёй?

Виктор промолчал.

Валентия тоже замолкла, но отступать явно не собиралась.

– Мне нельзя её любить, – сказал Виктор спустя несколько долгих минут. – Она нужна мне, чтобы… проклятье, это не важно.

– Она нужна тебе, чтобы добиться власти.

– Да.

– У тебя всё написано на лице. Когда-нибудь это сослужит тебе дурную службу.

Виктор поморщился.

– Вот видишь… Ты уже начинаешь читать мне нотации.

– Извини.

Оба замолчали.

– Иногда полезно поговорить с женщиной, – сказала Валентия, наконец, – даже если женщина – твоя мать.

– Я знаю, – Виктор вздохнул и, развернувшись, прислонился спиной к стене так, чтобы видеть лицо пожилой герцогини, – но здесь не о чем говорить.

– Поэтому ты не спишь ночами?

– Нет.

Валентия посмотрела на камин и усмехнулась.

– Виктор, перестань жечь письма. Огонь никогда не ответит тебе взаимностью.

Она опустила руки на плечи сыну и, встав на носочки, поцеловала его в лоб. А затем развернулась и молча направилась к двери.

Виктор проводил её взглядом и повернулся к окну, где в небе сквозь сизый туман просвечивал бледный лик луны, а далеко на юге ему чудился призрак королевского дворца. Он видел этот призрак всегда на протяжении долгих лет одиночества, но только теперь тот перестал быть для него прошлым, которое невозможно вернуть, и превратился в будущее, которое могло бы сбыться.

Виктор вернулся за стол и снова принялся писать – почти не подбирая слов, так, как велело ему сердце. Затем, не перечитывая, свернул бумагу и спрятал в конверт.

Мишель отнесла письмо той же ночью, а утром уже принесла ответ. Она старалась смягчить его как могла, но слова баронессы звучали предельно ясно. Едва дослушав сказанное, герцог рванулся к конюшне, оседлал коня и весь день провёл в лесу, не желая видеть никого из своих советчиков.

Только под утро он вернулся домой – усталый и от того растерявший изрядную долю злости.

– План никуда не годится, – сообщил он Мишель, ожидавшей его возвращения всю ночь. – Если мы и выступим против короля, то без Анны.

– Но, милорд… Уверена, вам ничего не будет стоить переу…

Виктор обжёг Мишель таким взглядом, что та замолкла на полуслове и больше этой темы не поднимала.

Ещё месяц Виктор ходил мрачным и на все попытки Мишель завести речь о леди Бомон отвечал молчанием.

Но в апреле, когда дожди стали заметно реже, а в лесах проклюнулась первая зелень, он снова надолго исчез на охоте, а вернувшись, приказал Мишель начать приготовления. На удивленный взгляд помощницы ответил лишь:

– Я же сказал. Отказа я не приму.

***

После ночи, когда пришло злополучное письмо от Виктора, Анна не видела короля почти две недели. Тот налаживал семейную жизнь, и Анне часто докладывали, что Генрих проводит время с женой – правда, всегда при этом остаётся мрачен и требователен.

Анна лишь усмехалась про себя, думая о том, что Лукреция прочувствует теперь всю нежность монарха, а сама она сможет отдохнуть и побыть в одиночестве.

Иногда Анна думала о несостоявшейся встрече. Об ответе, данном посланцу герцога, она пожалела уже на следующий день, но о том, чтобы написать письмо с извинениями не хотела и думать. Виктор Корнуольский, по мнению Анны, слишком уж легко пошёл на попятную, да к тому же ещё отступился от данного слова. И хотя мысль о том, чтобы через него устроить встречу с Фергюсом Бри всё ещё жила в голове Анны, никаких шагов к её реализации Анна предпринимать не спешила.