Ответный удар - Гарри Тертлдав Страница 111

— Эммануэль Лайфюнер, — не колеблясь ни секунды, ответил Мойше.

Он специально выбрал имя попроще, чтобы не забыть его по дороге домой. В конце концов, они с Берковичем расстались довольные друг другом.

Когда он рассказал Ривке о том, как сбивал цену и сообщил, что управляющий похвалил его за упорство и ловкость, жена пожала плечами и заявила:

— Если он такой же, как все домовладельцы, он говорит это всем, кто снимет квартиру в его доме, просто, чтобы доставить им удовольствие. Впрочем, сегодня ты справился неплохо. Бывало хуже — много раз.

От такой похвалы у Мойше почему-то возникло ощущение, что его отругали. Ривка отправилась на улицу и взяла напрокат ручную тележку. Затем им осталось только вынести вещи, сложить их на тележку и отвезти на новую квартиру. Если не считать потрепанного старого дивана у них не было ничего, с чем не в состоянии справиться один мужчина. Правда, сначала Беркович получил свои деньги.

Два маленьких сервиза и кастрюли; пара скрипучих разваливающихся стульев; немного одежды (не слишком чистой и не слишком хорошей); игрушки, несколько книг, которые Мойше купил в разных местах; матрас, одеяла и деревянная рама.

«Совсем мало», — подумал Мойше.

Но пока он жив, есть надежда, что рано или поздно у них все будет.

— Подойдет, — сказала Ривка, остановившись на пороге новой квартиры. Мойше, ожидавший от жены едкой критики, рассмеялся от облегчения. Ривка заглянула в спальню, изучила крошечную кухню, а затем вышла к Мойше и кивнула. Она приняла его выбор — без особого энтузиазма, но все-таки приняла. — Да, все в порядке.

Они расставили мебель практически на те же места, на которых она стояла в предыдущей квартире. Мойше огляделся по сторонам, оценивая плоды своих трудов. Да, получилось неплохо, настоящий уютный дом.

— Почти все, — сказал он вечером.

Он вспотел и отчаянно мечтал помыться, но один из положительных моментов переезда (а ведь хорошего сейчас так мало) заключается в том, что ты видишь результат.

— А что еще осталось? — спросила Ривка. — Мне казалось, мы закончили.

— Не совсем. Осталась одна табуретка и пара старых одеял, которые мы сложили весной на верхнюю полку. Помнишь, мы спрятали под ними мешок с консервами, на случай если, не дай Бог, конечно, нам снова придется голодать.

Мойше отличался излишней неорганизованностью, но этот недостаток компенсировала прекрасная память. Он мог раскидать свои бумаги, но зато всегда помнил, где они лежат. Вот и теперь он точно знал, что они перевезли, а что осталось на старой квартире.

— Если бы не еда, можно было бы все бросить, — проговорила Ривка. — Но ты прав, мы слишком долго голодали. Я не хочу, чтобы это повторилось. Возвращайся поскорее.

— Конечно, — пообещал Мойше.

Поправив кепку, он медленно спустился вниз по лестнице. Когда он ухватился за ручки тележки, у него заныли плечи и руки, но Мойше, не обращая внимания на усталость, зашагал по людным улицам в сторону своего старого дома.

Он снимал мешок с продуктами с полки, когда в открытую дверь кто-то постучал. Мойше тихонько выругался и, стараясь не шуметь, убрал мешок на место. Ни к чему посторонним знать, что у тебя имеется запас (пусть и небольшой) продуктов. Нет никакой гарантии, что им не захочется прибрать его к рукам. Он подумал, что, скорее всего, пришел кто-нибудь из соседей попрощаться. Или владелец привел нового жильца посмотреть на квартиру.

Он решил, что будет вести себя вежливо и попытается побыстрее избавиться от непрошеных гостей, чтобы, не теряя времени, вернуться домой. Приветливо улыбаясь, Мойше вышел в гостиную.

В дверях он увидел двоих представителей Службы охраны порядка, с бело-красными нарукавными повязками и черными звездами Давида, оставшимися еще с тех пор, когда нацисты хозяйничали в Лодзи. В руках они держали внушительного вида дубинки. У них за спинами маячили два ящера с оружием.

— Вы Мойше Русси? — спросил устрашающего вида представитель Охраны порядка и, не дожидаясь ответа, поднял дубинку. — Вам лучше пройти с нами.

* * *

Летая в небе или путешествуя на поезде, Людмила, конечно, знала, как необъятна русская степь. Но она была не готова к тому, что ей придется шагать пешком по ее бескрайним просторам.

— Придется заказать себе новые сапоги, когда мы вернемся на базу, — сказала она Никифору Шолуденко.

На его подвижном лице появилось выражение, которое Людмила про себя называла «усмешка НКВД».

— Если мы доберемся до базы — обязательно, и все будет хорошо. Впрочем, все будет хорошо, даже если сапог на складе не окажется.

Людмила кивнула. Шолуденко, конечно, прав. И тут ее нога провалилась в какую-то жижу, которую она не заметила. Возникло ощущение, будто она попала в зыбучий песок. Ей даже не удалось сразу выбраться из вонючей западни, пришлось вытаскивать ногу осторожно, понемногу, чтобы не потерять сапог. Когда она, наконец, высвободилась, и они продолжили свой путь, Людмила проворчала:

— Жалко, новые ноги никто не выдает.

За яблоневым садом сверкала полоска воды.

— Похоже на пруд, — сказал Шолуденко. — Хотите помыться?

— Хочу.

После того, как она разбила свой У-2, срочность возвращения на базу перестала иметь такое принципиальное значение. Поскольку они с Шолуденко не знали, в какой день доберутся до места назначения, задержка в час или два уже ничего не меняла.

Они прошли через сад, который и в самом деле стоял на самом берегу пруда. Вода оказалась обжигающе холодной, но зато Людмиле удалось смыть грязь с ноги. Она намазала обе ступни гусиным жиром, который достала у одной старушки. Мокрые ноги во время распутицы дело самое обычное, а гусиный жир спасает от раздражения и нарывов.

Людмила вымыла сапог снаружи и изнутри, а потом нашла в своей сумке кусок какой-то тряпки и старательно его вытерла. Затем, прекрасно понимая, что ужасно перепачкалась, когда ее самолетик падал, плеснула водой в лицо.

— Вот бы сейчас в баньку, — мечтательно сказала она. — Сначала хорошенько разогреться, а потом — в ледяную воду.

— Нет, купаться сейчас нельзя, зачем вам воспаление легких? — сказал Шолуденко. — Не стоит рисковать.

Опытный солдат, который до прихода нацистов, а потом ящеров наверняка находился на действительной службе, а не сидел в каком-нибудь удобном городском кабинете. Да и вел он себя соответственно: уверенно шагал вперед, умело находил место для привала, не жаловался. Людмила относилась к офицерам безопасности, как кролик к удаву — они представлялись ей охотниками, завораживающими своей властью и исходящим от них ощущением опасности, людьми, чьего внимания следует избегать. Но шли дни, и Шолуденко постепенно начал представляться ей самым обычным мужчиной. Впрочем, Людмила не знала, до какой степени может ему доверять.