Северные волки - Елена Гуйда Страница 12

— Как думаешь, кто мог такое сделать.

— Кто знает? Шайка разбойников, оголодавших за зиму. Или отряд солдат…

— Я должен знать наверняка, — сказал Рене, снова обретя способность мыслить.

— Конечно. Они не могли уйти далеко. Будем надеяться, что и их отряд так же малочислен, как наш.

Показалось ли, что в его голосе прозвучала некоторая ирония, которую Рене не мог допустить. Но поставить его на место не успел.

— Здесь есть кто-то живой, — выкрикнул кто-то, кажется Жак, с другого конца селения.

И Рене, решив отложить разговор на потом, помчался туда. Видит Бог, знал бы что увидит, так бы не спешил.

На грубо сколоченном кресте висел распятый мужчина. Каким он был при жизни, сложно было сказать теперь. Единственно, что не вызывало сомнений, это то, что был он настоящим здоровяком. Но и это не спасло его.

У подножья креста сидела женщина, раскачиваясь из стороны в сторону и бубня себе под нос что-то несвязное.

Рене присел возле нее на корточки и попытался коснуться ее, чтобы привлечь внимание. Но едва она подняла на него глаза, синие, как июльское небо, как тут же закричала. И Рене от неожиданности отскочил назад.

— Мда. Туго ей пришлось, — сказал Фульк, склоняясь над девушкой, и ничуть не страшась ее крика. — Кто так с тобой?

Рене уже готов был наброситься на бывалого вояку с кулаками, но к его удивлению девица забормотала, видимо, отвечая на его вопрос.

— Волки… Много волков… Они рвали меня… Других… Загрызли… Жан… — заголосила она на одной ноте.

— Нужно поставить в известность Вашего отца, — сказал Фульк, потеряв к женщине всякий интерес.

Виконт де Фрюльи согласно кивнул.

— Отряди кого-то. И позаботься о ней. Думаю, она сможет найти приют в обители святого Бенедикта. А после настоятель решит, как быть дальше.

Фульк тут же подозвал одного из солдат, молодого и преданного. Рене все никак не мог запомнить их имена. Возможно потому, что они не представлялись ему важными.

— Вам лучше поискать место для ночлега, а я скоро к вам присоединюсь.

Виконт не стал дожидаться, когда его отряд соберется воедино и, вскочив в седло, поспешил покинуть кровавое побоище.

Он не видел, как раздавал указания Фульк. Не видел, как скрылся в темноте гонец. И уж тем более не видел, как старый вояка, обнажив меч, вонзил его в тело все так же завывающей женщины.

— Покойся с миром, — сказал он, выдернув холодную сталь из трепыхнувшегося в последний раз тела и вскочив в седло гнедого, пустил его вслед остальному отряду.

Это было странное чувство. Берте одновременно было страшно и интересно. Лихорадочное возбуждение охватило ее всю. И в то же время казалось, что это и не она вовсе. Кто-то другой. Чья душа сейчас смотрела на мир ее глазами. Принадлежала ли она ей? Кто знает.

Казалось, ее собственная душа покинула тело и отправилась в путешествие, опасное, но захватывающее.

В какой-то миг ей показалось, что она стоит среди пришлых северян. Слышит их речи и даже может различить их суть.

— Не говори мне, Хальвдан, что ты спутался с полуночной наездницей, — рычал злой, как исчадье ада, Ульв. — Колдовство никогда не доводило до добра.

— Она не колдунья. Жрец говорит, что ее избрали боги… — ответил ему не менее злой Хальвдан.

— И ты веришь ему? Слушаешь этого вышившего из ума старика?

— До сего дня его советы мне сослужили добрую службу. Ульв в сердцах пнул какой-то тюк.

— Я мог понять еще, когда ты прислушивался к жрецу. Но если женщина станет управлять твоим разумом…

— Ты стал бояться женщин? — встрял раздражающе спокойный Бьерн.

— Я не хочу подохнуть здесь потому, что мой предводитель думает, что сможет сыскать добра от фракийской потаскухи.

— А может ты просто сам хотел бы задрать ей подол?

На миг лицо Ульва изменилось до неузнаваемости. Ярость исказила его черты, так что Берте захотелось закрыться от него.

— И сделаю это с радостью, как только вы поймете, как ошибались, доверяя ей.

И тут же Берту словно охватил вихрь, унося куда-то. Горечь от услышанного отступила.

Теперь она была в богато обставленном зале.

По бокам, под стенами стояли высокие канделябры, которых ранее ей не доводилось видеть и горело такое множество свечей, как в обители святого Бенедикта на праздник Рождества Христова. Пол был застлан свежим тростником, а за столом из темного дерева, заставленным различными яствами, сидели мужчины. Фракийцы. Воины и знатные господа.

— Никто не должен узнать о том, что на берег вышли северяне, — заговорил седой, еще довольно крепкий воин. — Весна время посевов, и если люди хлынут под защиту монастырей, то зима станет для нас адом на земле.

— И что? Оставить тогда все как есть? — спросил молодой парень с копной непослушных каштановых волос. — Отдать им то, за чем они пришли и отпустить, чтобы они вернулись следующей весной?

— Я не говорил этого… Но в твоих словах есть истина. За год мы подготовимся достаточно, чтобы встретить их не как агнцы.

— Пока у них мой сын, я готов хоть собственную душу продать дьяволу, лишь бы он остался в живых, — устало сказал третий, облаченный в богатые одежды, мужчина.

— Если они хотят серебра, я отдам его им.

И снова вихрь закружил Берту, унося из неизвестного доселе места.

Теперь она стояла на скалистом берегу. Дул ветер, такой силы, что мог смести даже скалы на своем пути.

Но нет. На берегу стояла женщина, кутаясь в мех лисьего плаща, и вглядывалась в ночное море. Она была высока и красива. И совсем не похожа на фракиек. Рыжие, как пылающий огонь, распущенные волосы взметались вверх и опадали в такт дуновению ветра. И снова мир смазался.

Теперь Берта была в маленькой комнате-келье. Она никогда не видела, как живут монахи, но почему-то казалось, что именно так.

На узком ложе слились воедино два тела. Мужчины и женщины. Раньше ей не доводилось видеть, как это происходит. И она вмиг смутилась. Но когда разглядела, кем они были, едва смогла сдержать удивленный вскрик.

И снова картина сменилась. Теперь она видела свою деревню. Видела, как неистовствовали северные волки, вырезая ее жителей. Как один за другим падали мужчины. Как кричали, отбиваясь от насильников, женщины.

— Видишь Берта, что они сделали с твоим домом, — прошелестел совсем рядом бесцветный женский голос. — Мне так жаль тебя.

Женщина обошла ее по кругу, не смея приближаться, и застыла в нескольких шагах. Горький ком страха подступил к горлу. Это была она. Та, кого она видела на поляне.