Невеста наместника - Наталья Караванова Страница 12

Что-то надо было спросить — что-то очень важное. Шеддерик высмотрел кружку, и не задумываясь, что в нее налито, выпил одним глотком. Повезло — в кружке была вода. Он скривился при мысли, что еще ведь обратно идти в крепость. Да через не самые благополучные приречные районы…

— Кто это был у тебя на портрете? Там, на стене? Дрянной портрет, если честно…

— Вы, ифленцы, в искусстве хорошо понимаете…

— Так что за рисунок? Что за девица?

— Понравилась? Хорошая была девочка… убили ее, говорят. Когда штурмовали цитадель, они там оставались. Рэтах считал, что крепость неприступна ни с моря, ни с реки и оставил семью под защитой родного дома. Но он ошибся… и что толку, что сам погиб…

— Так она — медленно проговорил Шеддерик, пытаясь собраться с мыслями — дочь здешнего князя? Или кто?

Янне вытер руки ветошью, вышел в зал.

Свечи освещали портрет, как будто немного исправляя его. Янне часто смотрел на портрет с мыслю, что было бы, если бы когда-то очень давно они все-таки не вернулись домой из морской прогулки, стоило лишь завидеть паруса ифленской армады. Что, если бы он увез юную рэту в такие места, где до нее беспощадные убийцы с островов никогда не добрались бы?

Может, сейчас эта красивая решительная девочка была бы жива?

Но тогда, вероятно, город не получил бы предупреждения и жертв оказалось бы несоизмеримо больше…

— Ее звали Темершана. Она была совсем не похожа на наследницу Танеррета. Когда ей исполнилось тринадцать, отец подарил ей парусную лодку — «Блесну». Шанни готова была жить на этой лодке. Быстро всему училась, плавала как рыбка… мы называли ее юнгой, но это была лишь наполовину шутка. Спроси любого в городе, и каждый скажет, что сожалеют о ней и помнят. Мне она была тоже… родным человеком.

— Так ее помнят… и ты знал ее лично, дядя Янне?

— Что с того проку, ифленец? После осады в крепости не выжил никто. Да и в порту — мало кто уцелел. Ты видел, как горел город? Ты должен был видеть, наверняка ты тогда уже считался воином… как горел мой город. Горели дома на набережной… сейчас там хибары, а раньше жили моряки с семьями. Сад был, яблони цвели. Той осенью сгорело столько судеб, столько надежд… Но вам все было мало. Вам нужна была кровь, и кровь лилась без счета. Вам и тогда было все равно, кого резать… и сейчас все равно. Я хотел бы забыть. Но такое забыть невозможно, ифленец. Такое забыть невозможно. Знаешь, шел бы ты по добру, а то я сам тебя прибью… что за дурацкий день?!

Шеддерик молча пошел к выходу. Но у самого порога обернулся, ответив скорей себе, чем дяде Янне:

— Я не видел пожара. Я был далеко.

А вот то, что девушка на портрете слишком уж похожа на ореченную из монастыря Ленны — это вряд ли было совпадением. И об этом стоило поразмыслить. Всерьез.

Темершана та Сиверс

Темершана любила работать одна. Ей нравилось, когда в мастерской гасли свечи и ореченные уходили, выполнив ежедневный урок, в сторону храма, просить о защите и святить те изделия, что удалось закончить. Изящные шкатулки, тонкой работы накладки на мебель и еще — особую деревянную посуду, в которую полагается складывать подношения духам-покровителям. Такие ставят в домах под идольцом Золотой Матери.

Темери любила работать одна, чтобы не мешали посторонние разговоры, шорохи. Не отвлекали от дела. Тогда и орнамент на шкатулку ложился точнее, более соответствовал тому, как она сама себе его представляла. И резец шел, словно сам, легко и уверенно.

Горели, потрескивая, три или четыре свечи. Их света с лихвой хватало, чтобы осветить небольшой стол, ящик с инструментами и листы эскизов. Темери, увлекшись, даже начинала мурлыкать какую-нибудь мелодию — то ли вспоминала, то ли придумывала на ходу. Работа ее успокаивала. Отгоняла непрошеные мысли о большом мире, в который однажды, и вероятно, скоро, придется вернуться. Вечера словно сплетались, сливались один с другим. Эта вереница могла бы стать бесконечной, и Темершана только радовалась бы такому повороту. Ведь когда ничего не меняется, ничего не может и разрушиться.

И тот день ничем не отличался от остальных. Мурлыкая мелодию, она старательно переносила орнамент с эскиза на крышку очередной шкатулки, как вдруг дверь мастерской приоткрылась и в щель просунулась голова одной из юных воспитанниц монахинь.

— Эй, Темери, — окликнула она, — иди скорее, тебя сестры ищут. Иди в храм, они говорят, надо, чтобы Ленна слышала!

Темери отложила карандаш и распрямилась. За собой она не помнила никаких прегрешений. Ничего такого, что потребовало бы немедленного вмешательства Золотой Матери.

Понадобилось несколько мгновений на то, чтобы стряхнуть с одежды стружку и поправить капор. Темери прихватила свечку и поспешила в храмовый зал — если сестры зовут, задерживаться нельзя.

В большом зале всегда больше покровителей, чем живых людей: здесь теплый мир куда ближе, и свет Золотой Матери словно питает образы тех, кто хранит обитателей монастыря.

Сестры стояли у святильни. Шестеро старших, все — с посохами, но не в светлых одеждах, как было бы, если бы событие, заставившее их собраться здесь сейчас, было ожидаемым.

Сестры всегда готовы к важным переменам. Но нынешняя перемена, как видно, застала их врасплох.

Если бы кто-то из сестер умер, они были бы в темном — в знак уважения покровителям. Если бы пришло время любого из трех обрядов Золотой Матери, они тоже были бы в темном. Однако сегодня как будто бы все шестеро вынуждены были оставить привычные вечерние дела.

Еще до того как увидела, она поняла, что в зале есть чужаки. У главного входа в храм, в тени, вдали от сестер и от Темершаны стояли мужчины в темной дорожной одежде. Пришлось прищуриться чтобы их разглядеть, но узнала она лишь одного — и это узнавание чуть не принудило ее спасаться бегством: ифленец. Тот самый, что с месяц назад побывал здесь со стариком, принесшим в монастырь заговоренные саруги. Тот, из-за которого убили женщину в гостинице.

Темершана нашла взглядом наставниц, которые готовили ее к служению. Они обе стояли среди прочих сестер и на нее не смотрели. Дурной ли это знак?

Сегодня старшей сестрой в храме была Ориана. Именно она и обратилась к Темери, как только та немного успокоилась и перестала вертеть головой по сторонам в попытках понять, что происходит.

— Темершана та Сиверс. Покровители видели, и Мать Ленна видела твое упорство в попытках начать служение. Как знаем мы, что тебе так и не удалось пройти посвящение…

— Я думала, — Темери облизнула враз пересохшие губы, — у меня есть время до лета…

— Ты не готова к служению, девочка. Ведь Ленне служат для того, чтобы изменять мир и изменять себя. Ты же просто ищешь надежного укрытия, и для того, чтобы его получить, готова пойти на любой, самый серьезный шаг. Тобой двигает страх, а не любовь…