Тридцать седьмое полнолуние - Инна Живетьева Страница 12

– Ты знакомься, а я побегу, нужно тебя зарегистрировать, – помахал папкой мужчина.

В комнате находился еще и мальчишка, тощий, в футболке с широким воротом. Он примостился на подоконнике и, стоило закрыться двери, достал из-за спины сигарету. Хлопнула форточка. Пахнуло мокрой землей и железом – окно было забрано решеткой.

– Салют! Меня час назад перевели сюда из Двенадцатого госпиталя. Не знаешь, что за хрень? – мальчишка обвел рукой комнату.

Ник качнул головой.

Пацан выбросил окурок в форточку и помахал ладошкой, разгоняя дым.

– Денис Глеймиров, – подал он руку.

– Ник.

Новый знакомый приподнял брови.

– И все? Просто Ник?

– Да.

Ник снял ветровку и повесил на спинку кровати. Присел, расшнуровывая кроссовки.

– Ты что, засекреченный агент? – не унимался Денис. – Эй! Слышь?

Мокрый узел поддавался с трудом. Ник наконец справился, скинул обувку и лег поверх пледа. Закинул руки за голову.

Дождь стучал по подоконнику. Сквозь мутное из-за потоков воды стекло виднелась кирпичная стена.

– Чего молчишь?

Денис перебрался на соседнюю кровать, взбил кулаком подушку и запихал себе под спину.

– Алё, прием! Ты откуда?

Ник нехотя ответил:

– Из психушки.

– Опа! Че, правда? Круто! А ты буйный или так, чудишь помаленьку?

Он еще долго доставал вопросами, Ник отмалчивался. В конце концов Денис разозлился так, что был готов лезть в драку. Но начали приводить других мальчишек – к ним и в соседние комнаты, – и Денис отвлекся.

Комната наполнилась голосами. Ник не вслушивался, лежал и смотрел в потолок. Только раз повернулся к телевизору: в лечебнице к экрану пускали в определенные часы, когда шли детские фильмы или концерты, сейчас же передавали новости. Заседал сенат, в Арефских землях обстановка оставалась нестабильной, на севере дожди губили урожай. Показали мальчишку лет четырнадцати, у него были сердитые глаза. За спиной у мальчишки стоял пожилой мужчина в темном костюме. В одном из кадров мелькнули Псы – силуэты всадников на фоне полуденного неба. Благообразный господин рассказал, как счастлива столица Федерации приветствовать л-рея.

Ник равнодушно встал с кровати, когда их вызвали, чтобы «сделать радостное объявление». В кабинет с длинным столом набилось человек двадцать, младшим лет по десять, старшие – его ровесники. Сообщение выслушали в молчании.

Денис тогда сообразил первым. Поднял руку:

– Разрешите спросить? А в этом самом лучшем детском доме все воспитанники ходят в ту гимназию?

– Нет. Невейская гимназия – первое учебное заведение после столичных. Очень большой конкурс и соответствующая оплата. Вас примут без экзаменов, а платить будет король, статья расходов уже одобрена сенатом.

– Шикарно, – прокомментировал Денис и дернул губой – натянулся на подбородке шрам.

Потом долго дискутировали в спальне у старших. Кто-то радовался, кто-то злился. Один малыш забился в угол и тихонько ревел. Ник снова валялся на кровати, бездумно скользя взглядом по лицам, но теперь молчал и Денис. Смотрел на всех с непонятной усмешкой.

Когда мальчишки прокричались, Денис сказал презрительно:

– Лопухи.

– Да! – вскинулся темноволосый пацан. – Я же говорю! Еще благодарить побегут, идиоты. Да за родителей наших они теперь обязаны…

– Засохни, – оборвал Денис. – Нашел, что чем мерить. Торгаш.

Темноволосый побагровел.

– Ты!..

– Я, в отличие от тебя, не дурак. Вы что, не поняли, какая тут подстава? Готовьтесь, парни. Нас там будут серьезно прессовать.

В комнате удивленно затихли. Денис постучал пальцем по лбу.

– Думать-то надо. Во-первых, мы новички, а там своя стая. Во-вторых… Я че, зря спросил про гимназию? Им, значит, средненькая школа и ПТУ, а нам? Им гроши, а у нас приличное денежное содержание. Они, значит, с детства в казенных стенах, а у нас родители были. Да, были! – крикнул Денис, и малыш в углу заплакал сильнее.

– Там же хороший детдом, – неуверенно сказал кто-то.

– Значит, темную устроят без кастетов, вот и вся разница.

– С чего ты взял?!

– Из опыта. Я этих заведений перевидал – во! – Денис чиркнул себя ребром ладони по горлу. – У меня отец инженер-мостостроитель. Мать часто с ним моталась. Они на Харре работали, я к ним на каникулы приехал.

Все молчали. Слышно было, как стучит дождь и сухо кашляет Денис.

– Так что готовьтесь, парни, – повторил он, продышавшись. – Берегите ваши задницы.

Ник повернулся к нему.

– А что будешь делать ты?

– Опа, Немой заговорил! В каком смысле я?

– Ну, пока мы будем беречь свои задницы, чем ты займешься?

Денис усмехнулся, под нижней губой опять проступил неровно заживший шрам.

– Я? Найду вожака и перегрызу ему горло. Есть возражения?

– Никаких.

… – Шикарно мы тогда с Жучарой схлестнулись, – бормотал Гвоздь. – А когда Череп явился порядок наводить, думал: всё – хана. Зато со скуки не дохли, скажи?

– Я предпочитаю другие развлечения.

– Хорош нудеть! – Гвоздь потянулся, чтобы отобрать книгу, но Ник выставил локоть.

– Э, у вас тут чего, драчка? – заглянул дежурный. – Немой, тебя к директору!

Ник удивленно придержал страницу.

– Обалдели? Воскресенье на дворе. Какой, на фиг, директор?

– Двигай! Срочно!

– Чудны дела, – протянул Гвоздь, с любопытством разглядывая Ника. – А может, ты взаправду, как Карась говорит, того? По новой методике.

Ник покрутил пальцем у виска и сунул книгу под подушку.

На третьем этаже было тихо, только в кураторской бормотал телевизор. Ник прошел до конца коридора. Здесь, в тупике, царил полумрак: бархатные портьеры загораживали и без того тусклый день.

А если все-таки сняли «квоту» по медицинским показателям?! Ладони вспотели. Вытер о джинсы, прежде чем взяться за ручку.

В приемной тихонько гудела кофеварка. Секретарша вынимала из шкафа тонкие фарфоровые чашечки. Она сердито посмотрела на Ника из-под золотистой челки и мотнула головой:

– Проходи! Чего натворил-то? Выдернули из-за тебя в выходной!

Ладони, как назло, опять стали влажными. Нет, обратно в психушку он не поедет! Лучше под мостом ночевать.

– Разрешите, господин директ… – Ник сбился и закончил невнятно.

Сбоку, в гостевом кресле, сидел Георг Станислав Леборовски – на этот раз снова в штатском, но на лацкане у него поблескивал значок: герб Городского совета с голубой полоской в уголке.