Через соловьиный этаж - Лайан Герн Страница 12

Мое состояние безмолвия и полуреального существования не проходило. Видимо, я был в трауре. Дом господина Отори тоже оплакивал погибших: не только брата, но и мать Отори, которую унесла летом чума. Шийо рассказала мне историю семьи. Шигеру, старший сын, сражался вместе с отцом в битве на равнине Егахара и ревностно возражал против признания поражения. Условия перемирия лишили его возможности возглавлять клан после отца. Вместо него Йода назначил дядей Отори — Шойки и Масахиро.

— Йода Садаму ненавидит Шигеру больше всех на свете, — сказала Шийо. — Он завидует ему и боится его.

Шигеру якобы сошел с политической сцены и посвятил себя земле, пробовал новые методы и экспериментировал с посевами. Женился он в юности, но его жена умерла спустя два года при родах, унеся с собой и ребенка.

Жизнь Шигеру была переполнена страданиями, хотя внешне ничто в нем не выдавало несчастного человека. Я бы и не узнал о его горестях, если б не Шийо. Проводя с Шигеру большую часть дня, я следовал за ним повсюду, как собака, кроме того времени, когда меня обучал Ихиро.

Это были дни ожидания. Я пытался научиться читать и писать, моя необразованность и отсутствие цепкости памяти приводили учителя в бешенство, он неохотно смирился с мыслью об усыновлении. Клан возражал: господину Шигеру следует жениться снова, он еще молод, слишком мало времени прошло со смерти матери. Аргументам против не было конца. Я чувствовал, что Ихиро согласен с большинством из них, они и мне казались разумными. Я изо всех сил старался выучиться, потому что не хотел огорчать своего господина, но прочной веры в свое будущее не испытывал.

Обычно вечерами Шигеру посылал за мной, мы садились у окна и смотрели на сад. Он мало говорил, изучал меня, когда думал, что я этого не замечаю. Я чувствовал, что он чего-то от меня ждет: чтобы я, наконец, заговорил, дал ему какой-либо знак, но мне нечего было ему поведать. Я стал волноваться от своей неспособности помочь ему, и это волнение обострило уверенность, что я разочаровываю его. В результате учеба пошла еще хуже. Как-то вечером Ихиро поднялся в комнату Отори, чтобы пожаловаться на меня. В тот день он дошел до такой степени раздражения, что избил меня. Я сидел в углу и дулся, облизывая синяки, рисовал на циновке пальцем иероглифы, выученные утром, отчаянно пытаясь не забыть их.

— Вы совершаете ошибку, — сказал Ихиро. — Вы не упадете ни в чьих глазах, если признаете это. Смерть вашего брата и другие обстоятельства оправдывают вас. Отошлите юношу туда, где нашли его, и живите дальше спокойно.

И дайте и мне жить спокойно, словно не договорил он. Ихиро никогда не забывал напоминать мне, какую жертву он приносит, пытаясь обучить меня.

— Господина Такеши не вернешь и не воссоздашь, — добавил Ихиро, смягчив голос. — Он был плодом многолетних трудов и тренировок и прежде всего чистейшей крови.

Я боялся, что Ихиро добьется своего. Господин Шигеру был привязан к нему и Шийо взаимными узами долга. Если раньше я думал, что вся власть в руках Отори, то теперь почувствовал, что у Ихиро своя власть, и он знает, как ею пользоваться. К тому же над господином Шигеру стоят его дяди, он должен подчиняться клану. Нет смысла оставлять меня при себе, а добиться усыновления у него никогда не получится.

— Посмотри на цаплю, Ихиро, — сказал господин Шигеру. — Видишь, как долго она стоит, не шевелясь, чтобы достичь того, что хочет? У меня такое же терпение, и конца ему пока не видно.

Ихиро крепко сжал губы и поморщился, словно только что съел кислую сливу. В это мгновение цапля поймала добычу и взлетела, ударив крыльями.

Я услышал писк, предвещающий прибытие летучих мышей. Подняв голову, я заметил, что оба собеседника спустились в сад. Ихиро продолжал ворчать, но господин отвечал немногословно, сохраняя извечное спокойствие, а я слушал звуки приближавшейся ночи, С каждым днем мой слух обострялся. Я привык к этому, старался не обращать внимания на ненужное и не подавал виду, что слышу все происходящее в доме. Никто не знал, что я в курсе их секретов.

Теперь до меня доносилось шипение кипятка: разогревается ванна для купания, на кухне звенят тарелки, кухонный нож делит яблоко на две половины, по широким доскам в саду ступает девушка в носках, в конюшне заржала лошадь, переступая с копыта на копыто; мяукнула кошка, она кормит четырех котят и сама вечно голодная, за две улицы отсюда лает собака, башмаки на деревянной подошве стучат по мостам канала, поют дети, в Токойи и Дайшоне бьют колокола. Я выучил песню дома и знал, как она меняется днем и ночью, под дождем и при солнце. Нынешним вечером я заметил, что пытаюсь услышать что-то новое. Я чего-то ждал. Чего? Каждую ночь перед сном память рисовала мне сцену в горах: отсеченную голову и человека-волка, сжимавшего место, откуда росла его рука. Я снова видел Йоду Садаму, упавшего на землю, тела отчима и Исао. Ждал ли я, что Йода и человек-волк найдут меня? Или искал возможность отомстить им?

Иногда я пытался читать молитвы Потаенных, и той ночью я просил указать мне правильный путь. Спать я не мог. Воздух был тяжелым и безветренным, месяц в первой четверти спрятался за широкими берегами облаков. Ночные насекомые свистели, не унимаясь. Я слышал, как на них охотится геккон. Ихиро и господин Шигеру крепко спали, Ихиро храпел. Мне не хотелось покидать дом, который я так полюбил, но, казалось, что я не приношу ему никакой пользы, одни заботы. Возможно, всем было бы легче, если б я просто испарился в ночи.

Без серьезных намерений уйти — куда мне идти? как жить? — я начал размышлять о том, можно ли пробраться наружу, не потревожив собак и не подняв стражу. Тогда я начал прислушиваться к собакам. Обычно они изредка подавали голос на протяжении всей ночи, и я научился отличать лай одной собаки от другой и перестал обращать на них внимание. Я навострил уши: собаки молчали. Переключил внимание на стражу, пытаясь уловить шаги по камням, звон стали, разговоры шепотом. Тишь. Звуки пропали со знакомой паутины ночи.

Бодрый словно днем, я напрягал слух, думая о водах сада. Ручей спал, река вошла в русло: дождя не было с новолуния.

Послышался едва уловимый звук, не более чем трепет, между окном и землей.

Сначала я подумал, что это дрожит земля — такое бывает в Срединном Краю. Затем последовало еще одно колебание, и еще.

Кто-то карабкался вверх по стене.

Инстинктивно я чуть не закричал, но благоразумие взяло верх. Я разбужу весь дом, но спугну и незваного гостя. Я поднялся с матраца и тихо подкрался к постели господина Отори. Мои стопы знали пол, знали, откуда можно ожидать скрипа. Я опустился на колени и, словно никогда и не терял дара речи, прошептал Отори в ухо:

— Господин Отори, снаружи кто-то чужой.

Он мгновенно проснулся, взглянул на меня и потянулся за мечом и кинжалом, всегда лежащими рядом. Я показал рукой на окно. Едва уловимая дрожь повторилась — просто легкое прикосновение, надавливающее на стену.

Господин Шигеру дал мне кинжал и подошел к окну. Он улыбнулся мне и кивком приказал подойти к другому краю окна. Мы ждали, когда влезет убийца.