Хранитель Врат - Роман Кузнецов Страница 12

Надо отметить, что через некоторое время, благодаря развитым организаторским способностям, а также врожденной педантичности, вниманию к мелочам и бережливости, Боцман заработал высокий авторитет и стал незаменимым помощником при подготовке переходов, мероприятий по снабжению, связи и других организационных вопросов. Буквально через неделю пребывания в заснеженной белой пустыне среди льдин и торосов он изменился: стал добрее, улыбчивее, прекратил раздражаться по малейшему поводу, из глаз ушла тревога. Казалось, что, вырвавшись из суматошного города с его броуновским движением людей, галдящими детьми и отсутствием четкого распорядка приема пищи, он обрел душевный и физический комфорт и чувство осмысленного существования.

А потом произошло событие, которое в корне изменило отношения Боцмана и Бригадира и определило их судьбы на долгие годы. Вышло так, что на обратном пути они оторвались от общей группы и попали в жуткую метель. Видимость ноль. Кричать бессмысленно, только легкие отморозишь. Кругом сплошь непроницаемая ледяная крошка, ветер, холод… На лагерь они вышли через три дня. Вернее, вышел Боцман. Он упрямо шел по белой равнине, таща за собой бесчувственное тело товарища. Жив Бригадир или нет, он не знал. Он тащил из принципа, по понятиям. Так надо. Так правильно. Иначе он не мог. Пальцы замерзли. Он их не чувствовал. Совсем. Перед глазами расплывались круги. Из чувств и эмоций осталась только воля – железная воля человека, презревшего смерть. Измученный организм кричал об отдыхе, умолял хотя бы бросить лишний груз и идти налегке, но Боцман не сдавался. Он упрямо выдергивал ноги из снега, как из зыбучих песков, делал два коротких шага и подтягивал тело друга. Так их и нашли. Измотанных, обмороженных, но странным образом еще живых. С тех пор судьбы Боцмана и Бригадира сплелись в плотный клубок. Он участвовал во всех проектах, включая самые рискованные и сомнительные. Особенно в рискованных и сомнительных. И надо отметить, ни разу не подвел.

Вот и сейчас Боцман смотрел на расширяющийся вход шкуродера и готовился туда нырнуть вслед за товарищем. Его душу разрывали сомнения. С одной стороны, что-то неумолимо влекло туда, тащило, звало. С другой – интуиция кричала об опасности. Будь его воля, он бы туда в жизни не полез, но в том-то и дело, что он себя теперь не контролировал полностью. Уже пару дней в нем как будто поселился кто-то. Кто-то чужой. И этот чужой с каждым днем все больше перехватывал рычаги управления телом Боцмана. Это сильно нервировало. Боцман сам не понимал, почему он вчера бросился на Паука. Зачем поощрял Санька в его нападках на парня, которого всегда защищал. С чего вдруг у него возникла такая острая неприязнь в отношении Коли Паукова, самого безобидного члена команды. Почему возникла странная тяга к Саньку, которого он до этого терпеть не мог, и, что еще удивительнее, почему он стал позволять Саньку отдавать ему распоряжения? Сейчас он практически уверен, что Бригадир не вернется из пещеры, но почему-то не останавливает его, а, наоборот, ждет неизбежной смерти друга с какой-то необъяснимой радостью.

– Все, Бригадир, хорош, перекур, – раздался голос Крота.

– Ты что?! – возмутился Санек. – Там совсем чуть-чуть осталось. Давайте закончим, а потом жрать пойдете.

– Там не так уж и чуть-чуть, – возразил Крот. – А еще надо свод укрепить. Опасно. Пиксель с Каа сейчас вылезут и подтвердят. Да и конфеты [1]у нас кончились. А надо бы еще малость. Иначе твой зад не пролезет.

– И давно это ты об его заде беспокоишься? – ехидно поинтересовался Санек. – Боцман, я бы на твоем месте присмотрелся к этому любителю филея повнимательнее.

– А что ты суетишься, – пропустил мимо ушей подначки Санька добродушный Крот. – Сегодня все равно не успеем. Там еще дорожку шлямбурить.

– Брось, спитами [2]обойдемся. Сегодня надо сделать.

– К чему такая спешка? Нас что, гонит кто-то? Без нормальной точки страховки [3]туда забрасываться нельзя. За сегодня все не сделаем. К тому же без нормального света не найдем ни хрена, а у Каа с Пикселем рантайма не хватит.

– Говорил же, что литий брать надо.

– Да и жрать охота, – вступил в разговор Каа, выбравшись из шкурника.

– Так жри! Кто мешает! – Санек заметно занервничал. – Сегодня надо!

– Действительно, в чем проблема, парни? Консервы есть. Перекусили – и вперед. Чего тянуть-то?

– А чайку? – подал голос появившийся Глыба. – Я горячего хочу. Замерз как собака. Там воды откуда-то натекло. Еще вчера сухо было. У меня кордура промокла.

– Да, горячего сейчас не помешает, – мечтательно произнес Пиксель. – Надо в лагерь.

– Так подогрей! – Санек перешел на повышенные тона.

– Горелку забыли, – нагло улыбнулся Глыба прямо в лицо Саньку. – Сбегаешь?

– Ты же брал! – удивился Боцман.

– Ну, брал, а потом выложил. Так что, Санек, сгоняешь? Ты все равно ни черта не делаешь, а тут хоть какая-то польза будет.

– Не царское это дело, – поддержал товарища Каа. – Он папе пожалуется, тот холопам прикажет, а они принесут.

– Чтобы вас делом заставить заниматься, мне папы не надо. Сам отшлепать смогу.

– Ух, какие мы грозные! Тебя вчера Паук прилюдно рожей в навозе вывалял. Мало тебе?

Словесная перепалка довольно быстро приобрела всеобщий характер и в какой-то момент переросла в драку. Бригадир вмешался, но сделать по большому счету у него ничего не получалось. Вдруг гора затряслась. Послышался треск, шум падающих камней, крик, полный боли и отчаяния.

– Пиксель! – закричал Каа. – Там Пиксель!

Склока моментально прекратилась. Все бросились к завалу. Только Санек остался у входа, зажимая разбитый нос.

Завал разбирали дружно, молча и сосредоточенно. Через полчаса работы услышали стоны и ругательства Пикселя.

– Живой! – радостно воскликнул Бригадир. – Поднажмем. Жив он!

И они поднажали. К вечеру завал был полностью расчищен, раненого Пикселя вытащили из пещеры. Ему повезло. Кастрюля [4]помята, кордура порвана в клочья, сам весь ободран, но серьезных повреждений нет. Только нога сломана, но это лечится. С огромной осторожностью Пикселя спустили в лагерь и поместили в лазарет. Док осмотрел его, вколол обезболивающее, наложил шину и сказал, что жить будет, но его надо домой в течение недели.