Сердца в Атлантиде - Стивен Кинг Страница 120

Она снова хлопается на подушку, а потом приподнимается налокте, как раз когда он чуть-чуть поправляет галстук, цвет которого — синий. Ниразу в жизни он не надевал красного галстука и надеется сойти в могилу, так ине поддавшись этому вирусу.

— Я купила тебе канитель, — говорит она.

— М-м-м-м-м?

— Ка-ни-тель, — говорит она. — В кухне на столе.

— А! — вспоминает он. — Спасибо.

— Угу. — Она уже легла и начинает задремывать. Он незавидует тому, что она может спать до девяти.., черт, до одиннадцати, еслизахочет, но ее способности проснуться, поговорить и снова уснуть он завидует. Взарослях он тоже так умел, как и почти все ребята, но заросли были давно. “Всельской местности”, — говорили новички и корреспонденты; а для тех, кто ужепробыл там какое-то время, — заросли или иногда — зелень.

В зелени, вот-вот.

Она говорит что-то еще, но это уже опять бу-бу-бу. Но он всеравно понимает: удачного дня, родной.

— Спасибо, — говорит он, чмокая ее в щеку. — Обязательно.

— Выглядишь очень мило, — бормочет она снова, хотя глаза унее закрыты. — Люблю тебя, Билл.

— И я тебя люблю, — говорит он и выходит. Его дипломат —Марк Кросс, не самое оно, но почти — стоит в передней у вешалки с его пальто(от Тагера на Мэдисон). Он на ходу хватает дипломат и идет с ним на кухню. Кофеготов — Господи, благослови мистера Кофе, — и он наливает себе чашку. Открываетдипломат, совершенно пустой — и берет с кухонного стола клубок канители.Несколько секунд вертит в пальцах, глядя, как он сверкает в светефлюоресцентных кухонных плафончиков, потом кладет в дипломат.

— Слышишь ли ты, что слышу я, — говорит он в никуда изащелкивает дипломат.

За грязным стеклом окна слева от него ему виденприближающийся город. Сквозь копоть на стекле город выглядит гигантскимимерзкими развалинами — может, погибшая Атлантида, только что извлеченная наповерхность под свирепым серым небом, В глотке дня застрял большой груз снега,но это не слишком его тревожит: до Рождества всего восемь дней, и дело пойдетотлично.

Вагон поезда пропах утренним кофе, утренним дезодорантом,утренним лосьоном для бритья и утренними желудками. Почти на каждом сиденье —галстук, теперь их носят даже некоторые женщины. На лицах утренняя припухлость,глаза и обращены внутрь, и беззащитны, разговоры вялые. Это час, когда дажетрезвенники выглядят, будто с похмелья. Почти все пассажиры уткнулись в своигазеты. А что? Рейган — король Америки, ценные бумаги и акции обернулисьзолотом, смертная казнь снова в моде. Жизнь хороша.

Перед ним тоже развернут кроссворд “Тайме”, и хотя онзаполнил несколько клеток, это, в сущности, средство обороны. Ему не нравитсяразговаривать с людьми в поездах, не нравятся пустые разговоры, и меньше всегоему требуется постоянный приятель-попутчик. Когда он начинает замечать знакомыелица в каком-то конкретном вагоне, когда другие пассажиры по пути к свободномуместу начинают кивать ему или говорить “ну, как вы сегодня?”, он меняет вагоны.Не так сложно оставаться неизвестным — просто еще одним ежедневным пассажиромиз коннектикутского пригорода, человеком, примечательным только своимтвердокаменным отказом носить красные галстуки. Может, когда-то он был ученикомприходской школы, может, когда-то он держал плачущую девочку, а один из егодрузей бил ее бейсбольной битой, и может, когда-то он проводил время в зелени.Никому в поезде этого знать не требуется. У поездов этого не отнимешь.

— Ну как, готовы к Рождеству? — спрашивает сосед на сиденьеу прохода.

Он поднимает голову, почти хмурясь, но решает, что за этимисловами не стоит ничего — просто толчение воды в ступе, в котором у некоторыхлюдей есть потребность. Его сосед — толстяк, и к середине дня начнет вонять,сколько бы дезодоранта он утром ни употребил.., но он даже не смотрит на Билла,так что все в порядке.

— Да ну, сами знаете, как бывает, — говорит он, глядя надипломат, зажатый у него между ногами, — дипломат, хранящий клубок канители иничего больше. — Мало-помалу проникаешься духом.

Он выходит из Центрального вокзала с тысячей других мужчин иженщин в пальто — по большей части администраторы средней руки, гладенькиебурундучки, которые к полудню уже будут усердно вертеться в своих колесах. Намгновение он останавливается, глубоко вдыхая холодный серый воздух.Лексингтон-авеню оделась в гирлянды разноцветных лампочек, а неподалекуСанта-Клаус, похожий на пуэрториканца, звонит в колокольчик. Рядом с нимкотелок для пожертвований и мольберт с надписью: “ПОМОГИТЕ НА РОЖДЕСТВО БЕЗДОМНЫМ”,и человек в синем галстуке думает: “А как насчет капельки правды в призывах,Санта? Как насчет надписи “ПОМОГИТЕ МНЕ С КОКАИНЧИКОМ НА РОЖДЕСТВО”? Тем неменее, проходя мимо, он бросает в котелок пару долларов. У него наилучшиепредчувствия на этот день. Хорошо, что Шэрон напомнила ему о канители — а то быон, пожалуй, забыл ее захватить; он ведь всегда забывает такие вотзаключительные штрихи.

Десять минут пешком — и он подходит к своему зданию. У двериснаружи стоит черный паренек лет семнадцати в черных джинсах и грязной краснойкуртке с капюшоном. Переминается с ноги на ногу, выдыхает облачка пара, частоулыбается, показывая золотой зуб. В одной руке он держит помятый бумажныйстаканчик из-под кофе. В стаканчике мелочь, и он ею побрякивает.

— Не найдется поспособствовать? — спрашивает он людей,устремляющихся мимо к вращающимся дверям. — Не найдется поспособствовать, сэр?Не найдется поспособствовать, мэм? На поесть собираю. Спасибо, Господислави,счастливого Рождества вам. Не найдется поспособствовать, друг? Может,четвертачок? Спасибо. Не найдется поспособствовать, мэм?

Проходя, Билл роняет в стаканчик пятицентовик и двадесятицентовика.

— Спасибо, сэр, Господислави, счастливого Рождества.

— И тебе того же, — говорит он. Женщина, идущая позади него,хмурится.

— Зря вы их поощряете, — говорит она. Он пожимает плечами иулыбается ей пристыженной улыбкой.

— Мне трудно кому-то отказывать на Рождество, — говорит оней.

Он входит в вестибюль в потоке других людей, бросает взглядвслед самодовольной стерве, которая свернула к газетному киоску, потомнаправляется к лифтам с их старомодными указателями этажей и кудрявыминомерами. Тут несколько человек кивают ему, и он обменивается парой-другой словс двумя из них, пока они вместе ждут лифта — это же все-таки не поезд, гдеможно пересесть в другой вагон. К тому же здание не из новых, и лифты елеползут, поскрипывая.