Твое имя - Анна Платунова Страница 13

Мара почувствовала, как погружается в беспамятство, но все же огромным усилием воли удержала сознание. Она ничего не ощущала, но слышала, что Бьярн продолжает разговаривать с ней, зашивая рану на бедре.

— Потерпи, девочка… Ты на меня в прошлый раз ругалась, что я тебе рану на спине зашил, словно плугом прошелся. Я сейчас аккуратно постараюсь… Как смогу… Ты не злись уж… Не надо было нам связываться. Ты устала. И я… Прости, птаха, подвел тебя!

Бьярн долгие несколько секунд молчал, должно быть, только сейчас осознав, что, возможно, Мара была права, устроив ему выволочку за ночное бодрствование.

Молчал, а Маре сейчас был так нужен его спокойный, уверенный голос. Она застонала, и Бьярн будто очнулся.

— Тихо, тихо, птаха… Уже почти все. Вот подштопаю тебя и спущусь, заберу наши деньги. А заодно, может быть, голову оторву этому Горгу. Еще не решил…

Он закончил и крепко перевязал рану полосками ткани, разорвав простыню на лоскуты. Маленькие раны промыл настойкой живоцвета и тоже стянул повязками.

— Отдыхай теперь…

Он поднялся было на ноги, но Мара, повинуясь какому-то внезапному порыву, вдруг, не открывая глаз, схватила его за руку. Неясная тревога продолжала сжигать ее изнутри, хотя самое страшное должно было остаться позади.

— Не ходи, — проговорила она, собрав последние силы. — Утром…

— Мара, но… — он постоял пару секунд, а потом сел на пол у ее постели. — Ладно, хорошо. Я не уйду. Спи.

Старик недолго вел девочку по лесной тропинке. Дорога, вильнув, выбежала на небольшую полянку, где, притулившись к старому кряжистому дубу, стоял домик. Старик завел ее внутрь, и девочка оказалась в квадратной комнате с небогатым убранством.

Комната была разделена на две части старенькой занавеской. В одной стороне находилась кровать, стол возле нее, где стояла чернильница, лежали очиненные перья и, о чудо, даже книги. Девочка в своей жизни книги видела только один раз — в городе, на ярмарке. Стоили они целое состояние, а в руках их, конечно, продавец подержать не разрешил. В другой стороне располагалась крошечная печь, сложенная из кирпичей, стол, где на доске лежал ломоть хлеба, завернутый в чистую тряпицу, и стоял кувшин с водой. Девочка невольно облизнула губы — хотелось пить. А еще все стены этого странного дома от пола до потолка занимали полки, и на них — ух, глаза разбежались — чего только не было. Баночки и пузырьки — в некоторых жидкости, в некоторых непонятные предметы. Свитки, перевязанные ленточками. Камни и минералы. Черепа и кости. Ой, ужас-то! Девочка отвернулась и снова облизала пересохшие губы.

— Садись! — старик усадил ее на табурет перед столом, а после налил в кружку молока — в кувшине оказалось молоко — и отрезал кусок серого пышного хлеба.

— Ешь! — голос был все такой же властный и суровый, но девочка отчего-то больше не боялась.

Пока она откусывала маленькие кусочки от лакомства — а для нее после долгих дней впроголодь даже хлеб казался лакомством, — хозяин дома снял с полки какой-то флакон и смочил жидкостью тряпицу.

— Покажи мне свою руку! — сказал он вновь тоном, не терпящим возражений.

Девочка забеспокоилась. Руку она поцарапала три дня назад, и с тех пор царапина болела все сильнее и сильнее, так что она даже боялась прикасаться к этому месту. И ей вовсе никому не хотелось ее показывать.

— Не бойся! — старик заметил ее беспокойство, и голос его вдруг смягчился. — Больно не будет. Я только перевяжу тебе ручку.

И действительно, от прохладной повязки царапину тут же перестало дергать. Девочка наелась, напилась и повеселела. Ей захотелось поболтать с непонятным, удивительным стариком, тем более что за дни вынужденного одиночества она успела соскучиться по человеческому общению.

— Как тебя звать? — спросила она с детской непринужденностью.

— Хм… — хозяин дома усмехнулся в бороду. — Кто-то зовет меня профессором Вигге. Кто-то просто учителем. Но при рождении мне дали имя Биргер.

— Дядя Биргер, значит? — проговорила девочка, словно пробуя имя на вкус, но потом критически взглянула на старика и поправилась: — Дедуля Биргер. Можно я тебя так стану звать?

Дедуля Биргер, кажется, был немного ошеломлен таким натиском, потому в ответ издал что-то вроде сдавленного хрипа, но девочка не обратила внимания, потому что уже направилась с осмотром на другую половину дома. Первым делом ей хотелось прикоснуться к книгам.

Она подобралась к столу и застыла в благоговении у раскрытого посредине толстого фолианта. Пожелтевшие листы изображали нечто странное, да к тому же все были исчерканы надписями и незнакомыми знаками. Девочка только головой сокрушенно покачала: это кто ж такое безобразие учинил?!

— Можно? — спросила она.

— Да.

Маленькая гостья коснулась края листа кончиком пальца. На большее ее решительности не хватило.

— А что это? — спросила она, указывая на нечто странное, немного похожее на требуху поросенка.

— Это человеческое сердце в разрезе, — терпеливо объяснил старик.

— Ух! А зачем?

— Хм… В этой книге рассказано о том, из каких частей состоит человек. Они называются органы. А еще о том, как эти части лечить.

Девочка покосилась на него недоверчиво.

— И что, ты всю эту книгу прочитал?

Старик снова усмехнулся, вся напускная суровость постепенно слетала с него, и с каждой минутой знакомства становилось понятнее, что сердце у него доброе и терпеливое.

— Более того, я эту книгу написал.

Девочка даже рот раскрыла от удивления. Заяви старик сейчас, что он сам Всеединый, спустившийся на землю, он и то не сумел бы изумить ее больше.

— Ох… — только и смогла произнести девчушка, но, поразмыслив минуту, осмотревшись еще раз по сторонам, сделала вывод: — Ты, верно, медикус. И учился в Академии. Да?

— Да, — согласился собеседник, которого весь этот разговор, судя по его лицу, и радовал, и огорчал одновременно. — Сначала учился. Потом преподавал. И лечил…

— А сейчас?

— Больше не лечу. Я дал обещание…

— Кому?

Синие глаза внимательно посмотрели на старика.

— Себе.

Девочка тут же рассмеялась и махнула рукой:

— А! Себе — это ладно! Я так тоже делаю. Даю обещания, а потом… — она понизила голос, — а потом вот не исполняю.

Дедуля Биргер рассмеялся этой непосредственности и вдруг, наклонившись к маленькому уху, признался:

— Я, честно говоря, тоже.

Девочка серьезно кивнула ему, как будто обязуясь хранить эту тайну, а потом направилась к полкам. Ей очень нравилось в этом доме. И странный запах — запах книжных страниц и травяных настоев, и атмосфера загадочности, таившаяся, казалось, в каждом уголке. И сам дедуля Биргер очень нравился. Почему она вначале его испугалась? Ведь ясно же, что он только на вид грозный, а сам вон, пожалуйста, протирает листочки у какого-то растения, стоящего на подоконнике. И взгляд такой, будто перед ним не цветочек, а живое создание, даже разговаривает с ним. Девочка вдруг почувствовала себя страшно взрослой, смотрящей свысока на заигравшегося малыша. Да он, бедняга, без хозяйской руки совсем здесь пропадет.