Восхождение тени - Тэд Уильямс Страница 13

Баррик не мог припомнить, каково было первое, которое она дала ему в тот день, когда пощадила его на поле битвы: ощущение было такое, как будто Ясаммез влила в него это знание, как масло в кувшин, и запечатала так крепко, что даже он сам не мог вытащить пробку. Другую же миссию он принял, положась исключительно на слово Джаира, безликого, доверенного слуги Ясаммез, который поклялся, что это послужит на благо людей так же, как и на благо фаэри, — прямо перед тем, как пожертвовал жизнью ради спасения Баррика. И теперь, когда принц был наконец свободен, он не бросился со всех ног к границе Страны Тени и дальше, за неё, в освещённые солнцем земли, как поступило бы любое благоразумное существо, а продвигался всё глубже и глубже в дебри страны туманов и безумия.

Баррик невольно отметил, что всё вокруг снова затягивает молочно-белой пеленой. С тех пор, как ворон улетел, заметно похолодало, и повсюду от земли заструились вверх дымчатые завитки. Казалось, юноша сидит в поле призрачной колышущейся травы; туман грозил через несколько мгновений накрыть его с головой. Баррику мысль об этом была неприятна, и он поспешно поднялся.

У земли туман сгущался, закручивался вокруг стволов серых деревьев, как вода — и даже взбирался по ним вверх. Скоро всё уже затягивала бледная пелена — и под ногами, и над головой.

Где же эта проклятая птица?! Как он мог вот так просто улететь и оставить своего спутника — что это за преданность? Когда он вернётся? И вернётся ли он вообще?

Эта мысль сжала его сердце ледяной рукой, сбив ритм. Старый мешок перьев не давал Джаиру никаких обещаний — в отличие от Баррика. Скарна мало заботили чаяния как Живущих-под-солнцем, так и кваров — а уж если начистоту, так его не заботило вообще ничего, кроме желания набить брюхо всякой пакостью, которую он обожал лопать. Возможно, ворон внезапно решил, что зря тратит здесь, с ним, время.

— Скарн! — позвал Баррик неожиданно слабым голосом, затрепетавшим, как стрела, спущенная с порвавшейся тетивы, и растворившимся в бесконечном туманном вечере. — Проклятье, дурная птица, где тебя носит? — он услышал сквозившую в своём голосе злость и постарался совладать с эмоциями. — Вернись, Скарн, пожалуйста! Я… я позволю тебе спать у меня под рубашкой.

Ворон пытался прятаться у него за пазухой и раньше — с тех пор, как похолодало, но Баррик всегда это запрещал: от одной мысли о том, что этот старый вонючий падальщик с боги знают какими паразитами в перьях будет прижиматься к его груди, у него по коже начинали бегать мурашки — так он ворону и сказал, причём очень грубо. Сейчас, однако, принц начинал сожалеть о вспыльчивости своей натуры.

Один. Он старался не останавливаться на этой мысли, опасаясь, что она сведёт его с ума. Всё детство он был частью “близнецов”, неким существом, о котором отец, старший брат и слуги говорили не как о двух детях, но как об одном ужасающе несносном двухголовом ребёнке. К тому же близнецы почти постоянно были окружены придворными и слугами — настолько часто, что они отчаянно искали случая побыть одним; почти всё детство Баррика Эддона прошло в попытках отыскать потайные места, где он и Бриони могли бы скрыться ото всех и остаться наедине с собой. Однако сейчас переполненный людьми замок казался принцу прекрасной мечтой.

— Скарн? — внезапно юноше пришло в голову, что выдавать своё одиночество криками — не лучшая идея. В последние дни пути они не встретили почти никаких других существ, но большей частью лишь потому, что Джикуйин и голодная армия его слуг опустошили местность, не оставив на мили вокруг никого крупнее полевой мыши. Но теперь он был далеко от копей полубога…

Баррик снова поёжился. Он знал, что ему следует оставаться на месте, но туман продолжал подниматься и принцу всё казалось, что он замечает какое-то движение далеко в колышущемся мареве — словно некоторые из жемчужно-белых прядей двигались не влекомые ветром, а будто сами по себе.

Ветер, между тем, усилился и стал холоднее. По листьям над головой принца словно пробежал печальный шёпот. Баррик покрепче сжал сломанную рукоять своего копья и пошёл вперёд. Молочное марево мешало видеть, но он смог идти почти не спотыкаясь, хотя время от времени ему всё же приходилось пробовать концом копья пятна теней под ногами, чтобы убедиться, что он не наступит в какую-нибудь нору и не повредит лодыжку. Но тропа перед ним оставалась на удивление ровной, и идти по ней было намного легче, чем по задушенной разросшимися как попало кустами местности, по которой они тащились последние несколько часов.

Только после того, как он сделал уже не одну сотню шагов, принц сообразил, что больше не выбирает дорогу, а следует ей: поскольку путь был чист, Баррик шёл туда, куда он вёл его. “А если кто-то… что-то… хочет, чтобы я туда шёл?”

Он едва успел задаться этим вопросом — и понять его истинное значение, — и тут краем глаза заметил, как что-то промелькнуло в белёсой пелене. Баррик резко обернулся, но между деревьями уже ничего не было — только завивалась спиралью дымчатая прядь, потревоженная его собственным движением; он повернулся обратно — и нечто того же цвета, что и туман, метнулось через тропу далеко впереди, слишком быстро, чтобы разглядеть, что это было.

Баррик застыл. Трясущимися руками юноша выставил перед собой обломок копья с зазубренным наконечником. Действительно, какие-то тени перемещались в тумане между самых дальних деревьев: высокие, в рост человека, но бледные и видимые настолько неясно, что это сводило с ума.

Над ним снова пронёсся шёпот — на этот раз он гораздо меньше походил на бессловный свист ветра, а напоминал скорее шипение на непонятном придыхающем языке. Шорох позади, легчайший, еле различимый шум шагов по листьям — Баррик крутанулся и на мгновение увидел невероятное существо: высокая, почти в человеческий рост, но скрюченная, будто корень мандрагоры, фигура была замотана с головы до ног, как покойник из королевской семьи, в бинты и лохмотья, белые, как туман.

“А может, это и есть туман, — подумал он в суеверном ужасе, — туман, принявший размытые человеческие очертания”.

Кое-где в кисейных лохмотьях виднелись прорехи, под которыми что-то пузырилось и откуда сочилась блестящая серо-чёрная жижа. Хотя у призрачного существа не было глаз, казалось, оно ясно видит Баррика: мгновением позже того, как принц заметил его, бледное создание вновь растворилось в тумане рядом с тропой. Опять пробежал и отразился эхом над его головой свистящий шёпот.

Испугавшись, что его возьмут в кольцо, Баррик развернулся вперёд, но опутанные вервиями существа вмиг канули назад в туманную пелену.

Шелкины. Вот как птица называла их, а имя этого гиблого места — Лес шелков.

Что-то тонкое и липкое, как паутина, мазнуло его по лицу. Юноша ухватился за неё, но неведомым образом нить опутала его предплечье. Баррик не стал дёргать паутину второй рукой, чтобы не попасться и ею — а вместо этого принялся пилить связавшие его нити лезвием копья, пока они не лопнули — с резким, но почти бесшумным хлопком. Тут же к нему потянулась другая прядь, казалось, свободно вьющаяся по ветру — но обмотавшаяся вокруг него с пугающей точностью. Принц резанул её наконечником копья и почувствовал, как волокно натягивается, сопротивляясь, а подняв глаза, увидел, что одно из существ в белых обмотках скрючилось в ветвях и дёргает за свои длинные шелковины, словно кукольник за нити марионетки. Вскрикнув от страха и отвращения, Баррик ткнул его копьём и почувствовал, что кончик погрузился во что-то плотнее тумана или даже шёлковых нитей, но, тем не менее, совсем не похожее на плоть ни человека, ни животного: будто он проткнул связку прутьев, завёрнутых во влажный пудинг.