Сварог. Железные паруса - Александр Бушков Страница 13

Лицо у него было решительное, окостеневшее. Сварог понял,что настаивать бесполезно, что Черный Князь его отсюда ни за что не выпустит. Иссутулился на стульчике, чувствуя, как ярость борется в нем с горем. Оставалосьнадеяться и верить, что Мару и ее Топоров голыми руками не возьмешь, чтопроскочат как-то незамеченными, проберутся, ускользнут… Оставалось только надеяться.

Под внимательным взглядом Гарайлы он сел на подведенногоконя – серого, незнакомого. Вокруг тут же бдительно сомкнулись гвардейцы,которым Гарайла шепотом отдал какой-то приказ. Прекрасно понимая, что этосейчас не охрана, а конвой, Сварог отказался от борьбы. Шагом выехал напригорок, оглядел свое приунывшее, разгромленное воинство, приподнялся настременах. Набрал побольше воздуха в грудь. Как-никак он был профессиональнымвоенным и слишком хорошо понимал сейчас, как много значат в такой ситуации правильныеслова командира.

– Гвардейцы! – закричал он, стоя встременах. – Слушай меня!

Постепенно смолкли разговоры и вялая суета, все лицаповернулись к нему, настала тишина. Безошибочно уловив момент, Сварог взревел:

– Гвардейцы! Выше головы! Что вы ползаете, какоттраханные, мать вашу за ногу! А ну, рожи подняли, гляди веселей! – онсделал хорошо рассчитанную паузу и продолжал с тем же яростным напором: – Вамне в чем себя винить. Вы отличные солдаты, может быть, лучшие солдаты на свете.Вы сделали все, что в человеческих силах, ребята, честное слово! Нам нанеслиудар оттуда, откуда никто на свете не мог его ждать, понятно вам? Мы пришлисюда воевать честно, как полагается солдатам. И мы воевали честно и храбро. Мыразделали бы их, как святой Рох – ведьмину дубовую рощу! Кто же знал, что этигорротские паскуды, пидарасы, хренососы, трахальщики собственных мамаш, неумеют воевать, как положено солдатам?! Вас никто не победил, ясно вам? Вампросто обрушили на голову долбаную магию, которой нормальный человекпротивостоять не может, даже вы, храбрецы, не в состоянии, даже я! Понятно? Насникто не победил, нам просто устроили подлянку вопреки законам войны! Вдолбитеэто себе в голову и не смотрите так, будто жизнь кончена! Мы еще вернемся! Я,Сварог Барг, король Хелльстада, даю вам слово: рано или поздно разберусь сихней поганой магией и найду способ отбить у них охоту колдовать! И вот тогдамы с ними поговорим, как пристало солдату говорить с такими пидарасами! Ракомпоставим, как портовую шлюху! Все, кто тут стоит, получат особую медаль! Икогда их долбаный Акобар будет гореть с восьми концов, вы все первыми по немупройдете особой колонной, этими медалями сверкая! Это я вам говорю, СварогБарг, король Хелльстада! Плюньте мне в рожу, если они очень скоро не умоютсяюшкой и соплями! Спасибо, ребята, вы отлично себя показали! А сейчас мыуходим домой от этой поганой сволочи, но это ненадолго, честью клянусь!

Он поднял руку величественным жестом и кивнул музыкантам.Поредевший военный оркестр откликнулся почти сразу же, засвистели флейты,взревели трубы, загремели литавры и хрипло откликнулись волынки гланскогоотряда. Сварог развернул коня головой в сторону снольдерской границы и,оставаясь на месте, указал в ту сторону. Надрывался оркестр, чуть вразнобойисполняя наиболее подходящий к случаю лихой кавалерийский марш, старинную«Пляску смерти»:

Гроб на лафет! Он ушел в лихой поход!

Гроб на лафет! Пушка медленно ползет…

Гроб на лафет! Все мы ляжем тут костьми!

Гроб на лафет! И барабан – греми!

Сворачивай знамена – и за мной!

Три холостых патрона – и за мной!

Вой барабанный слушай —

за мной, за мной, домой!

Он застыл, как собственный конный монумент, а мимо него под«Пляску смерти», под неумолчную барабанную дробь тянулись шеренги конных ипеших. Нельзя было ожидать, что его получившее нешуточную встряску воинствомгновенно исполнится прежней отваги и уверенности в себе – но рожи, он видел,стали уже не такими похоронными, а это кое-что да значило. Месть, подумал он,ощущая в голове холодную, рассудочную пустоту. Только месть. Все прочие делапобоку. Горрот – как рак: запустишь, не вылечишь. Решено…

Над морем всходило солнце – при чистейшем небе, при полномштиле. Это было прекрасное зрелище, пробиравшее порой до печенок не только юныхмечтательных поэтов, но и иных моряков, просоленных словно вяленая треска.Однако Сварог пребывал в крайне дурном расположении духа, и потому все этикрасоты его нисколечко не трогали. Тем более что он как раз усмотрел набескрайней зеленовато-синей глади, казавшейся с высоты необозримым полемсплошного застывшего стекла, какую-то непонятную, грязно-белесо-серую полосу,вовсе не сочетавшуюся с обычными красками океанского простора – словнокакая-то паскуда без чувства прекрасного в душе плеснула мутным клеем наполотно Айвазовского, и клей застыл, протянувшись по картине.

Он коснулся одного из рычагов, и драккар резко пошел вниз.Две сопровождавших его боевых машины Серебряной Бригады моментально повторилиманевр, слаженно и неотступно шли справа и слева, чуть позади. Строжайшеераспоряжение императрицы о запрещении Сварогу летать без охраны действовало досих пор – причем сам Сварог в свете многих последних событий вовсе ненастроен был его нарушать. Мало того, по собственному желанию смениллегкомысленный ял на закрытый драккар с жутким набором бортового оружия иполным комплектом защитных полей. Он давненько уже излечился от легкомыслия иотносился к окружающему миру чрезвычайно серьезно, потому что мир этот каждуюминуту мог преподнести не просто очередную подлянку, а нечто непонятное.

Медленно гася скорость и высоту, он в конце концов повиснеподвижно над морем, на высоте сотни уардов. Опустил стекло, высунулся наружу– и тут же сплюнул за борт, поднял стекло так резко, что едва не прищемил ухо.В кабину хлынуло неописуемое зловоние – гниль, тухлятина, желудоквыворачивает. И опустился еще ниже, уардов до десяти. Вот теперь можно былорассмотреть во всех деталях то, что покрывало воду на протяжении пары югеров…

Скопище дохлой рыбы, плававшей белесыми брюхами вверх – ихтут были тысячи и тысячи, больших и маленьких, круглых и длинных, щетинившихсявеерообразными плавниками и змееподобных. И среди знакомой дохлятины онузнавал иные породы, потому что не раз встречался с ними за обеденным столом –попадались довольно странные экземпляры, совершенно непривычного, порой крайнеэкзотического облика, не просто плававшие пузом к небу, а напоминавшие жертвневедомого маньяка. Выглядели они так, словно взорвались изнутри, а значит обиталина больших глубинах, никогда не поднимаясь к свету, и внутреннее давление,когда упало внешнее, разорвало их к чертовой матери, превратило в лохмотья…

Он долго смотрел вниз, прижав лицо к прозрачнейшему стеклу.Уже несколько раз слышал от свидетелей, а теперь впервые видел своими глазами –в точности так, как рассказывали моряки. Необозримые скопища дохлой рыбы, в томчисле глубоководной, которую какие-то силы погнали наверх так властно, что этооказалось сильнее инстинкта самосохранения.