Области тьмы - Алан Глинн Страница 13

Я попытался найти телефон, в конце концов он обнаружился на полу около перевёрнутого антикварного бюро. Оттуда были вытащены ящики, и всюду валялись бумаги и документы. Я подошёл к телефону, взял трубку и набрал 911. Когда мне ответили, я начал что-то лепетать, и мне тут же сказали: «Сэр, пожалуйста… успокойтесь». Потом спросили адрес. Потом переключили на кого-то из местного участка, и я полепетал ещё. Нажав на рычаг, я подумал, что вроде бы дал им адрес этой квартиры, упомянул своё имя и тот факт, что тут застрелили человека.

Я не выпускал трубку из рук, стискивал её, может, ради ложного ощущения, что я что-то делаю. Меня разрывала волна адреналина, так что после недолгих раздумий я решил, что надо себя занять чем-нибудь, что требует концентрации, и что стоит пока не смотреть на тело Вернона на диване, так будет лучше. Но потом я вспомнил, что надо сделать, несмотря на моё психическое состояние.

Я начал рыться в бумагах вокруг перевёрнутого бюро, и через пару минут нашёл то, что искал, записную книжку Вернона. Раскрыл её на букве М. Там был один телефон, Мелиссы. Она приходилась Вернону ближайшим родственником.

Кто ещё ей всё расскажет?

Я не говорил с Мелиссой уже бог знает сколько, лет девять, десять, и вот передо мной её телефон. Через десяток секунд я буду говорить с ней.

Я набрал номер. Пошли гудки.

Бля.

Как-то всё это происходило слишком быстро.

Биип.

Клац.

Жужужу.

Автоответчик. Бля, что делать?

Следующие полминуты моей жизни были насыщеннее, чем всё, что происходило в предыдущие тридцать шесть лет. Сначала я слушал, как голос, — явно принадлежащий Мелиссе, говорит: «Сейчас меня нет дома, пожалуйста, оставьте сообщение», хотя интонации показались мне обескураживающе незнакомыми, а потом мне пришлось отвечать её записанному голосу, делая запись собственного голоса, который сообщает ей, что её брат — который сейчас рядом со мной, в комнате — убит. Стоило открыть рот и заговорить, и всё, меня понесло, я не мог остановиться. Не буду вдаваться в детали того, что я наговорил, потому что сам не очень помню, но тем не менее… когда я замолчал и положил трубку, до меня дошла странность всего происходящего, и на пару секунд меня захлестнула сложная мешанина эмоций… шок, отвращение к себе, горе, душевная боль… и глаза мои наполнились слезами…

В попытке восстановить самоконтроль я сделал несколько глубоких вдохов, и вот я стою у окна, разглядываю раскинувшуюся внизу смесь архитектурных стилей, и единственная мысль крутится в голове: вчера в это время я ещё даже не встретился с Верноном. До того мгновения на Двенадцатой улице я не говорил с ним лет десять. И с его сестрой тоже, да и не думал о ней особо, но теперь, меньше чем за день, я снова впутался в её жизнь, и в тот период своей, который, как мне казалось, закончился навсегда. Это такая непредсказуемость жизни, когда месяцы, и даже годы могут проходить без каких-либо событий, а потом внезапно — пара часов или даже минут — пробивает во времени брешь размером в километр.

Я отвернулся от окна — вздрогнув при виде Вернона на диване — и пошёл на кухню. Там тоже всё перерыли. Все шкафы открыты, ящики вывернуты, а по полу разлетелись битые тарелки и куски стекла. Я оглянулся на бардак в комнате, и в животе снова заныло. Потом я повернулся и пошёл по коридору к правой двери, ведущей в спальню, там было всё то же самое — шкафчики вытащены, их содержимое на полу, матрас перевёрнут, повсюду одежда и большое разбитое зеркало на полу.

Я подумал, зачем надо было устраивать такой бардак, но в обалделом состоянии — понятно, почему — до меня дошло только через пару минут… конечно, убийца что-то искал. Наверно, Вернон открыл ему дверь — а значит, он его знал — а когда я вернулся, я его спугнул. Но что он искал? Я почувствовал, что пульс мой ускоряется, ещё когда формулировал вопрос.

Я присел и поднял один из пустых ящиков. С остальными проделал ту же операцию, и только когда я уже рылся в каких-то коробках на полке в платяном шкафу, я осознал две вещи. Первая, я повсюду оставляю отпечатки пальцев, и вторая, что я действительно обыскиваю спальню Вернона. Не надо было хорошего воображения, чтобы осудить обе идеи, но в данный момент отпечатки в спальне совсем никуда не годились. Я назвал копам своё имя, и когда они приедут, я собирался им рассказать правду — по крайней мере большую её часть — но если они обнаружат, что я здесь рылся, доверие ко мне будет подорвано. Меня могут обвинить в том, что я вмешался в преступление, или в фальсификацию улик, или даже соучаствовал в преступлении, так что я начал вытирать рукавом куртки те места, до которых мог дотронуться.

Вскоре, стоя в дверях, я оглядел комнату, чтобы проверить, не пропустил ли я чего. Зачем-то я поднял взгляд на потолок — и при этом заметил кое-что странное. Потолок был выложен малюсенькими квадратными панельками, и одна из них, прямо над кроватью, немного болталась. Как будто недавно её трогали.

В тот же момент я услышал отдалённую сирену полиции, и сначала помедлил, а потом залез на кровать и дотянулся до кривой панельки. Толкнул её и уставился в темноту за ней, где едва можно было видеть трубы и алюминиевый каркас. Сунув туда руку, я попробовал что-нибудь нащупать. Тянулся всё дальше, напрягая мускулы, и что-то нашёл, вытащил через квадратную дыру. Это оказался набитый большой коричневый конверт, который я уронил на перевёрнутый матрас.

Потом я замер и прислушался. Выли уже две сирены, может, три, и они отчётливо приближались.

Я снова потянулся и поставил панель на место, насколько мог ровно. Потом слез с кровати и взял конверт. Тут же надорвал его и высыпал содержимое на матрас. Первое, что я увидел, это чёрная записная книжечка, потом толстая колбаса банкнот — мне кажется, сплошь пятидесятки — и, наконец, большой пластиковый пакет с герметичной молнией поверху, старший брат того, который Вернон доставал из кошелька в баре вчера днём. Внутри было — не знаю — может, триста пятьдесят, четыреста, пятьсот крошечных белых таблеточек…

Я уставился на них, распахнув рот — уставился на то, что было, скорее всего, пятьюстами дозами МДТ-48. Потом потряс головой и занялся быстрыми подсчётами. Пять сотен, помножить на пять сотен… Это было… 250 000 долларов? С другой стороны, всего три-четыре таблетки, и я за неделю доделаю книгу. Я огляделся, резко осознав, что я — в спальне Вернона, и что сирены — которые стали громче, когда я открывал конверт, — теперь воют под окнами и в унисон.

На мгновение я помедлил, собрал всё с матраса и запихал назад в конверт. Сунув его под мышку, я бросился в комнату и к окну. Внизу, на улице, я увидел три полицейские машины, стоящие рядом, с крутящимися синими мигалками. Полицейские в форме появились на улице словно из ниоткуда, прохожие тут же стали останавливаться и обсуждать это зрелище, а на проезжей части уже скапливалась пробка.

Я бросился в кухню и принялся искать целлофановый пакет. Нашел один из местного магазина АР, и сунул конверт туда. Выбежал во входную дверь, убедившись, что она не закроется. В дальнем конце коридора — в другой стороне от лифтов — была большая железная дверь, которую я уже видел, и я понёсся к ней. Дверь открылась на пожарную лестницу. Слева от лестницы обнаружилось место, где расположился мусоропровод, и бетонный закуток, где были навалены коробки и стояла метла. Я секунду стоял и дрожал, а потом решительно бросился на этаж вверх, и ещё на один. Положил целлофановый пакет за коробками и, не оглядываясь, бросился вниз по лестнице, прыгая через две-три ступеньки. Я вылетел из железной двери и побежал по коридору.