Третья Сила - Марина Чернышева Страница 13

Мехраб от этой моей «самодеятельности» бесился по-страшному! Называл безграмотностью и дилетантством. Утверждал, что подобные манипуляции «сырой силой» рано или поздно сыграют со мной дурную шутку или вообще приведут к необратимому магическому истощению.

Не то, чтобы я ему не верил, но поскольку специфика моего дара оставалась для него загадкой и некоторые вещи до которых я доходил случайно или методом «тыка», он не мог объяснить ни мне, ни себе, хоть и делал «хорошую мину» и многозначительно надувал щеки, то мне приходилось и к его советам относиться критически, а то и с изрядной долей скепсиса, что бесило джинна еще больше.

Мне не хотелось окончательно портить отношения с Мехрабом, но и пренебрегать собственным способом работы с манной и отказываться от наработок, очень облегчившими мне пребывание в этом отсталом мире, я не хотел. Поэтому я предложил ему компромисс — все до чего дошел сам, остается в моем пользовании, но в дальнейшем продолжаю изучать магию классическим способом и не занимаюсь самодеятельностью.

А для себя решил, что совершенствоваться во владении сырой силой я смогу и позже, когда джинн меня покинет. Нужно попытаться взять максимум из тех знаний, которые он захочет мне дать, а все, что можно получить опытным путем — оставить «на потом».

Как я уже говорил: неделя отведенная Мерхабом нам на адаптацию, пролетела стремительно. Никаких особых дел не возникло и торчать в этом захолустье и дальше — не имело никакого смысла. Так что одним прекрасным теплым и солнечным утром мы впятером, а именно: я, Мерхаб, Воронуша и две лошадки, отправились в путь.

Сам этот «путь» был определен весьма приблизительно, так что я все утро тихонько напевал себе под нос на разные лады: «Ничто нас не собьет с пути — нам по-фигу куда идти!» Джинн, по утрам традиционно пребывающий «не в духе», искоса и с неодобрением на меня поглядывал, но поскольку пел я реально очень тихо, а гитару, которую Мерхаб почему-то совершенно «не переваривал», даже не брал в руки (хоть и очень хотелось, а движение лошадей «шагом» вполне это позволяло), то не находил повода придраться.

Почему ехали так медленно? А дело в том, что лошадки, создания довольно прихотливые и утомляются, в отличии от описанных в шедеврах мировой литературы скачек, когда герой часами летит галопом, довольно быстро. Поэтому «шагом» на них можно уехать намного дальше, чем тем же пресловутым «галопом» или даже «рысью» и хватит их, в таком щадящем режиме, намного дольше! Можно было бы ехать и переменным аллюром, но зачем? Лошадки ведь и на аллюре потеют, а если мы никуда не спешим, то к чему раньше времени вонять лошадиным потом… Кто пробовал, тот знает, что это отнюдь не духи и даже не одеколон! Короче — шагом.

Мерхаб и я ехали на лошадях, а Воронуша предпочитал ехать на мне, ухватившись коготками за одежду на моем плече и подогнув лапки для лучшей устойчивости. Ему до полного излечения еще требовалось некоторое время, но в своей корзинке, которая абсолютно устраивала его в начале нашего знакомства, днем он теперь сидеть категорически отказывался и перебирался туда с моего плеча, только с наступлением сумерек, отужинав предварительно в нашей компании.

Спать вороненок ложился задолго до наступления полной темноты, а просыпался, кстати, совсем не с рассветом, как его вольные сородичи. Я бы сказал даже — далеко не с рассветом, так что я даже подумывал, что с кличкой поторопился, а назвать его следовало, возможно «Сонюшей», поскольку этот мерзавец даже норовил клюнуть меня в палец, если я случайно будил его без того, чтобы немедленно предоставить трапезу. Впрочем, не исключено, что повышенная сонливость — это ни что иное, как реакция организма на серьезную травму.

Свое негодование он демонстрировал так же и когда мы наоборот — садились завтракать не пригласив его к столу. В этом случае хрипло орущий комок перьев шлепался прямо посреди скатерти и трепыхая здоровым крылом начинал метаться от меня к Мерхабу требовательно разевая рот.

Что удивительно, но с некоторых пор джинн уже не только не морщился брезгливо от одного вида вороненка, но и эти его демарши воспринимал снисходительно и с юмором, даже можно сказать, что поощрял его к себе внимание, то и дело отправляя в горластую пасточку нахалюги лакомые кусочки из своей миски. А буквально еще неделю назад, было трудно даже представить, что джинн возьмет в рот что-нибудь, чего перед этим касался вороненок!

Частично, возможно, сказалось то, что еще в таверне, аккуратно замотав Воронуше больное крыло целлофановым пакетом, я его тщательно вымыл в теплой мыльной воде с добавлением отвара полыни, так как опасался паразитов, которые случаются и у птиц. Паразитов не оказалось, но высохнув и старательно пройдясь клювом по всем своим перышкам, питомец приобрел довольно ухоженный вид.

Однако, подозреваю, что на изменение отношения джинна к моему «спасенышу» больше повлияло то, что он убедился в его уме и рассудительности. Сначала Мерхаб просто не верил, что тот поступает разумно и понимает буквально все, что я ему говорю. Однако, став свидетелем нескольких подобных эпизодов, он впервые посмотрел на меня с искренним уважением и пробормотав что-то вроде: «С ума сойти!», начал относиться к Воронуше как к несколько экзотичному, но вполне полноправному члену нашей команды.

Сказать честно: я вздохнул с облегчением. Трудно жить, когда постоянно опасаешься, что кто-то, кого ты взял под свою ответственность, может оказаться за окном или на помойке даже без особой провинности, а просто потому, что твой спутник считает его просто блажью, исчезновения которой ты можешь даже не заметить!

Теперь же, когда в нашей скромной компании наступила почти что идиллия, можно было расслабиться и получать удовольствие от общения. Хотя, про удовольствие — это я пожалуй переборщил, ведь и «почти» сказал подсознательно, именно потому, что переносить джинна в больших дозах, оказалось реально трудно.

Пока мы жили в таверне — это ощущалось не так остро, потому что за исключением времени проводимом за обучением, да еще во-время совместных трапез, мы с Мерхабом особо не соприкасались: он периодически исчезал по своим делам.

Чем он занимался во время отлучек, — то ли пытался найти следы былого могущества, то ли перемещался в свое измерение — мне он не только не докладывал, но и сразу пресек проявления моего любопытства. Хоть было немного обидно, но это так же давало мне право на собственные секреты и время, проведенное по собственному усмотрению.

Так или иначе, но раньше плохое настроение джинн оставлял вне зоны нашего общения, а вот теперь, круглосуточно находясь в моем обществе, он именно на мне и оттачивал свою язвительность, сарказм и ехидство. Только во время обучения он почти не давал им воли — что и говорить, а педагогическая жилка у Мерхаба была сильна.

За прошедшие дни я убедился, что характер джинна только очень-очень корректный человек мог бы назвать плохим, а менее корректный, подобрал бы более сильные определения. Мне иногда казалось, что у него в организме имеется ядовитая железа, которую он стимулирует, тайком от меня поглощая в немереных количествах смесь из горчицы и острого перца, чтобы выплеснуть получившийся продукт на мою бедную голову!