Хранитель волков - Марк Даниэль Лахлан Страница 13

Сколько времени прошло? Два дня? Возможно. Дышать становилось все труднее, требовалось усилие, чтобы удержать равновесие. Даже воздух казался каким-то слабым и безжизненным. А затем Аудун почувствовал, как веревка впереди провисла, и услышал звук удаляющихся шагов мальчика. Конунг дернул натянутый конец, привлекая к себе Саитаду и обнимая ее с нехарактерной для него нежностью. Он услышал собственный дрожащий голос:

— У нас все получится. Только не отпускай веревку. — Ему показалось, что он видит, как она обматывает веревку вокруг талии. Так и было. — Поспи, — сказал он.

Конунг не ждал, что женщина поймет, однако она поняла, и не только его слова, но и исходящее от него сострадание и заботу. Она села. А что еще остается? Аудун ощущал на коже влагу: до того он вспотел, а теперь замерз до дрожи. Прежде чем сесть, он ощупал камни вокруг, понимая, что запросто может оказаться в шаге от бездонной пропасти. Он притянул женщину к себе и отдал ей детей. Из-за опасности их положения конунг еще больше дорожил ими. Мать покормила детей, пока Аудун сражался с ремнями ножен, распуская пояс. Когда мать снова отдала ему младенцев, он засунул их ноги за пояс, а меч положил под сапоги, которые служили ему подушкой. Впервые в жизни в минуту опасности конунг счел самым важным не оружие.

Аудуну показалось, что Саитада заснула, но что значит сон и что значит бодрствование в такой темноте? Тело требует пищи и избавляется от отходов через определенные промежутки времени, однако когда голод становится постоянным спутником, а воды в организме почти нет, то и это не помогает понять, сколько часов прошло. Молока у женщины почти не осталось, и младенцы пищали постоянно. Но затем все затихло.

— Кто?

Голос прозвучал в темноте совсем близко, а слово было похоже на ноту, извлеченную из флейты.

— Госпожа?

— Кто? — Теперь звук походил на уханье совы, и конунг ощутил рядом с собой дыхание, жаркое и несвежее.

Аудуну представилась неведомая гигантская птица, готовая впиться в него когтями.

— Я Аудун, конунг хордов. Я принес золото и привел рабов во дворец королевы ведьм.

— Кто?

Аудун почувствовал, как нечто карабкается через него. Вроде бы человек, хрупкий и легкий, однако конунгу все равно пришлось взять себя в руки, чтобы не схватиться за меч. Нельзя. Кто бы это ни был, они могут лишь уповать на его милость.

— Кто?

Аудун шумно вдохнул. Сумеют ли валькирии отыскать его в такой темноте, — подумал он, — чтобы отнести в Вальхаллу, где он будет вечно сидеть за пиршественным столом? Или же останется только вечная сырая темнота? Он провел рукой по боку. И понял, что веревка на поясе развязана, а детей с ним больше нет.

Текучее пламя обожгло конунгу глаза, он поднял ладонь, чтобы прикрыть их. Успел заметить, что над Саитадой с детьми склонилась ветхая низкорослая старуха в белом балахоне. Над ней возвышалась, сверкая золотом, словно воплощенное пламя, королева ведьм — угрюмая девочка, бледная и прекрасная, увенчанная короной, где в путанице золотых нитей сверкали рубины, изумруды, алмазы и сапфиры — просто гора драконьих сокровищ в миниатюре.

У девочки на шее было роскошное ожерелье, в каменьях которого играло пламя, показавшееся Аудуну очень знакомым. Это самое пламя он видел, когда опустошал пять городов, этим огнем горела деревня, где он похитил детей, этот свет означал разрушение. Затем пламя погасло, и он уже ничего не мог разглядеть.

В руки Аудуну сунули ребенка. Потом еще какой-то предмет: небольшую бутылку в кожаной оплетке, до половины заполненную неизвестной жидкостью. Никто ничего не объяснял, но он понял, что это — снадобье для жены, чтобы довести дело до конца.

— Их мать уйдет со мной? — спросил конунг.

— Кто? — снова каркнула старая идиотка.

Аудун, должно быть, заснул, потому что вокруг него со всех сторон замелькали крохотные огоньки, лица странных сестричек появлялись на мгновенье и снова исчезали. И там, где они появлялись, возникали предметы из золота: оружие и доспехи, кубки и тарелки, изящные кольца и сундуки с золотыми монетами. Конунг попытался отыскать среди всего этого блеска свой меч. Его пальцы сомкнулись на рукояти, и ему пришлось усилием воли расслабить руку. Если предстоит драться, мышцы должны слушаться — слишком сильная хватка лишит его подвижности.

— Их мать уйдет со мной?

— Кто?

Аудуну показалось, что он не сумеет пройти это испытание. Он отчаянно жаждал настоящего света, ветра на лице и капель дождя. Но его снова окутала темнота, и он не знал, сколько времени пробыл в ней.

Очнулся Аудун на берегу реки. Лунный клинок исчез, зато младенец был рядом с ним. Конунга терзала ужасная жажда, он опустил голову к воде и принялся лакать, словно собака. Затем он осмотрел младенца. Тот был грязный, но с виду здоровый. Во всяком случае, он хныкал, что Аудун счел добрым знаком. Он окинул взглядом Стену Троллей, встающую вдалеке чудовищной громадой. Конунг вымыл младенца, размышляя обо всех горестях, свалившихся на беднягу с самого рождения, о смертях и обмане, приведших их обоих сюда. Он вспомнил даже погибших разбойников. Своих сородичей, оставшихся на речном берегу; Варрина в море, уходящего ко дну под весом кольчуги; несчастную девочку с кошмарным лицом — что с ней сталось? В самом лучшем случае она лишилась одного ребенка. А в худшем? До сих пор жива, сидит где-то в жуткой тьме, дожидаясь, пока жажда прикончит ее. В любой другой день своей жизни Аудун просто решил бы, что такова уж их судьба, они оказались теми терниями, которые ему пришлось вырубить, расчищая путь. Однако сегодня он думал о Саитаде, хотя и не знал ее имени, и, сидя в одиночестве у реки, Аудун Безжалостный обливался слезами.

Затем он завернул младенца в плащ и отправился домой — дом находился в пяти днях бодрой ходьбы, и там лежала в забытьи жена, беременная, как считали все. Конунг поглядел на ребенка. Ему срочно нужна кормилица, пяти дней без еды он не протянет. Необходимо попасть домой как можно скорее. Ну и прекрасно. После спертого воздуха пещеры будет только приятно размять ноги быстрой ходьбой. Шагая вперед, конунг заметил у самой воды следы копыт, возможно, даже двух лошадей. У него остался только нож, но если он сумеет убить всадника, то окажется дома уже через пару дней или даже раньше, если повезет захватить и вторую лошадь. Еще несколько человек умрут, прежде чем он доберется до дома.

Если бы Аудун был склонен к размышлениям, он мог бы задуматься, с чего это ведьмы вдруг расщедрились и решили даровать ему сына, которого ему так не хватало. Если бы подобный подарок ему сделал кто-нибудь из соседних конунгов, Аудун непременно усомнился бы в чистоте его намерений, однако ведьмы принадлежали к совершенно иному миру. Они обитали в сфере сверхъестественного, не подлежащего пониманию, сходного с провидением или судьбой, и он не задавал им никаких вопросов, как не стал бы задавать вопросов киту, выброшенному на берег, или попутному ветру, надувающему парус драккара.