Заступник. Твари третьего круга - Арина Свобода Страница 13

* * *

Трамвай с задорным скрежетом вздрагивал на стыках рельсов, плотнее утрамбовывая и без того битком набитых пассажиров. Возле дверей вспыхнула перебранка – кто-то хотел пробраться поближе, кто-то не желал меняться местами… Грай вздохнул – здравствуй, реальный мир, – и попытался отодвинуться от впивающегося в бок локтя.

Жаркая духота давила на плечи – будет гроза. Лето, июль… А тогда был май. Полтора месяца в Темном Городе! Похоже, крепко досталось тому щенку.

Когда Грай открыл глаза, отец Эйлин сидел возле кровати. Так, будто никуда не уходил все сорок пять дней.

– Здравствуй, сынок!

– Здравствуй… Учитель.

Глаза старика потемнели, словно от боли. Граю на мгновение стало стыдно. Лишь на мгновение. Ничего нельзя исправить – разбитую чашку можно склеить, но она никогда не станет целой.

– Спасибо, – все-таки сумел произнести он.

– Не за что, – отрезал старик, поднимаясь. – Не вставай. Найра позаботится о тебе.

Уже от двери он бросил, не оборачиваясь:

– Твоя одежда вон там. И вещи тоже. До свидания, Грай.

– Прощай.

Бесшумно закрылась дверь – в организации всегда все работало идеально. Да и как могло быть иначе, если за порядком следил лично Эйлин? Он-то знал, как добиться своего.

С помощью Найры Грай перебрался в кресло для восстановительной терапии. По монитору побежали разноцветные кривые: аппарат измерял витальные функции и рассчитывал программу реабилитации. За дерганой пляской линий Граю привиделось морщинистое лицо с выцветшими голубыми глазами. Совсем старик сдал… «Не из-за тебя ли?» О, Светлый Лес! Уж эту вину он на себя брать не собирается, нет!

Пару суток спустя, едва за спиной Грая захлопнулась железная дверь организации, все тягостные мысли мигом вылетели из головы. Полтора месяца назад он шагнул в подвал прямо из весны – с пьянящим запахом сирени, ласковым, едва пробудившимся солнцем и оголтелым чириканьем воробьев. А сегодня вышел в лето. Улица дрожала и плавилась в жарком мареве, поднимавшемся от асфальта, ветер крутил пыльные смерчи в подворотнях, и казалось, что город расползается, теряет силы, как медуза на песке.

Грай подставил лицо обжигающим лучам и раскинул руки, вбирая в себя живительную энергию. После вечно серого, затянутого свинцовыми тучами неба Темного Города, почувствовать на щеках солнечное тепло было настоящим блаженством…

– Следующая остановка «Улица Светлая».

Грай очнулся и стал пробираться к выходу. Он не скандалил и уж подавно не пытался распихивать людей – хватит с него Темного Города! Надо и пожить немножко. Но каким-то невообразимым образом его жилистая фигура прорезала толпу, как нож теплое масло. Грай спрыгнул с подножки, чувствуя, как чуть проминается под ногами разогретый асфальт, дернул за лямку рюкзачка, застрявшего где-то между телами пассажиров, и упруго зашагал в сторону дома.

Слежавшийся воздух квартиры, много дней не знавший человеческого дыхания, живо напомнил такой же мертвый воздух сна. Грай нахмурился – надо сделать перерыв побольше, раньше Город никогда не смел вторгаться в реальную жизнь! Все-таки, больше двух месяцев подряд – это слишком. Даже для того, кто ходит в Темный, как на работу.

Душ, чистая одежда, часть денег в кошелек, остальное – в потайной сейф, черные очки, кепка… Все. Можно жить!

В небольшом зале кафе яблоку некуда было упасть – скромное меню и умеренные цены как магнитом влекли сюда скучающую во время летних каникул молодежь. Грай с трудом отыскал свободное местечко и принялся готовиться к первому – почти ритуальному – обеду после возвращения. Плеер лег по правую руку, поролоновые пимпочки наушников приросли к ушам, музыка отрезала внешний мир. Можно приступать.

Он с отвращением посмотрел на сероватое варево, полученное за стойкой спецпитания. За соседним столиком хилый студентик вонзил зубы в горячий многослойный бутерброд. Многое бы Грай отдал за то, чтобы поменяться с ним!

«Если в Светлом Лесу нет такой еды, – закралась кощунственная мысль, – то не очень-то мне туда и надо».

Грай с большим удовольствием проглотил бы этот бутерброд, а сверху еще прибавил салат, мороженое и сок. Но ссохшийся за шесть недель желудок ему бы этого не простил. Придется еще с неделю довольствоваться сероватой питательной жижей. Грай с трудом запихнул в себя первую ложку «каши». Когда тарелка опустела, он расслабленно откинулся на спинку диванчика, потягивая кисель, и чуть не поперхнулся: возле него стояла тощая растрепанная девица лет пятнадцати на вид. Поднос в ее руках медленно наклонялся, а карие глаза, почти черные из-за расширившихся зрачков, не отрываясь, смотрели в лицо Грая.

– Э… – он растерялся – кто знает, что с ней, может, больная или припадочная.

Поднос наклонился еще больше, стоящий на нем стандартный завтрак – кофе, бутерброд, пирожок – набирая скорость, поехал вниз…

– Эй! Ты…

Грай не успел придумать, что сказать странной девице, – картонный стаканчик шлепнулся прямо в центр его тарелки и взорвался. Девчонка испуганно ойкнула, попыталась разом удержать все падающие предметы, в результате чего футболка Грая украсилась еще и веселеньким красно-желтым пятном от расплющенного бутерброда.

– Веч-ч-чный Отец! – Грай вскочил, собираясь немедленно убить кого-нибудь.

Девица испуганно съежилась. Ужас, полыхнувший у нее в глазах, окатил Грая, словно ведром холодной воды. Он опустил уже занесенную руку и стал выбираться из-за стола. Остановился, сгреб коробочку плеера, бережно стер черные капли с потертого корпуса и, не взглянув на глупую девчонку, зашагал прочь.

* * *

Никел проводил долгие душные дни на чердаке, полном новых игрушек. Синие круги вокруг глаз теперь почти не исчезали. Он подолгу стоял у окна вспоминая, как здорово было плескаться с Фолком в студеной воде. Как потом они, стуча зубами, вгрызались в горячие кукурузные початки, посыпанные крупной солью. А в воздухе так здорово пахло летом, и дымом костра, и жареной рыбой. Эх, жалко, что у Фолли столько дел. Сейчас бы выбраться на речку или в лес! Снимать губами прямо с веточки крупную землянику, перекрикиваться, чтобы не заблудиться, меряться, кто больше набрал рыжиков и лисичек. Или погонять на великах до пансионата и обратно…

Фолк забегал ненадолго, заваливал книгами, играми, притащил даже новенький ноутбук, какого ни у кого в поселке не было. Брат тормошил его, справлялся о здоровье, хвалил, и Никел задыхался от счастья. И почему раньше Фолк казался ему таким колючим? Ближе него была только мама, но она все еще видела в нем малыша, а брат… Брат говорил с ним, как со взрослым. Ник научился различать по его лицу, когда Фолли снова попросит о помощи. Он хотел этого и боялся одновременно. Фолк приводил его в клуб к Лысому, к своим друзьям. Парни предлагали пива, спорили о футболе и машинах, рассказывали о своих похождениях с девчонками. Ник поначалу боялся, что его со смехом прогонят. А потом поверил, что к нему относятся, как к равному. Иногда те самые девчонки коротали вечер вместе с парнями. Они садились близко-близко. Гладили мягкими ладонями по щекам, дразнили его, целовали в губы, никого не стесняясь. Уши горели, голова гудела, и Ник едва успевал сглатывать невесть откуда взявшуюся слюну. Сердце плясало джигу в груди. Фолли усмехался по-доброму, подмигивал, мол, не зевай, братишка.