Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 1] - Михаил Гуськов Страница 13

Сахарный завод заработал на полную мощность. — Позвольте узнать ваше имя и отчество, я буду называть вас по отчеству, мне кажется, что вы молодой ученый, а у нас в семье был культ обожания ученых.

Если учесть, что в их семье кроме Вити была только мать, торговый работник, а попросту продавщица овощного ларька, которая почти не умела писать, то этот «культ» сводился к эпитетам типа «профессор кислых щей», «очкарик поганый», «надел шляпу и воображает», поэтому тяга к образованию сахарозаводчика была в высшей степени похвальна, а результаты, которых он добился по части вежливого обхождения, были просто феноменальны.

— Аркадий Михайлович. Недобежкин, — снисходительно назвал себя аспирант с той интонацией, как если бы член Политбюро был вынужден представиться какой-то незначительной личности вроде кота или даже мухи.

— Аркадии Михайлович, — так, будто это отозвалось музыкой в его сердце, повторил белобрысый в ранге мухи, — Аркадий Михайлович, у меня к вам большая просьба, зовите меня на «ты» и просто Витей.

Недобежкин благосклонно кивнул. Погруженный в себя молодой ученый плохо слушал и поэтому даже не совсем понимал то, что ему говорил этот белобрысый юноша с золотым зубом. Все его мысли постоянно возвращались к грудам золота и драгоценных камней, оставленных дома, к разговору с Повалихиными, к сумочке Ангия Елпидифоровича. Кроме того, образ утренней блондинки настолько прочно засел в его сознании, что он никак не мог от него избавиться, да и не хотел. Все в нем начинало трепетать тем сильнее, чем ярче представал перед ним этот образ. Недобежкину даже захотелось, чтобы поскорей кончились эти бальные танцы, куда-нибудь исчез этот странный белобрысый юноша, так кстати и некстати подвернувшийся с лишними билетами. Он думал, как бы поскорее оказаться дома, чтобы в одиночестве разглядывать свои сокровища и мечтать об утренней блондинке. Ах, блондинка, блондинка! Мелькнула и исчезла! Сколько таких прекрасных блондинок мелькнет и исчезнет, прежде чем кончится жизнь, поэтому надо хватать их за руки, падать перед ними на колени, бежать за ними, умолять остаться, а он, Недобежкин, ничего этого не сделал и потерял навсегда самую лучшую из них.

Между тем, в наэлектризованной атмосфере зала раздавался голос диктора, объявлявший пары конкурсантов. Недобежкина поразило несоответствие элегантных фигурок танцоров, одетых в сверкающие золотыми блестками, разноцветные бальные костюмы, словно сотканные из музыки и воздуха, и названий тех организаций, которые их выпестовали.

— Номер пять! Дворец культуры «Металлист»! Город Харьков!

Слово «Металлист» диктор выделил особым металлом в голосе. В зал выпорхнула легкая пара восточного типа — Марина Тарсинова и Талят Тарсинова. Она, с чувственными губами и игривыми формами, он — молодой человек, похожий на поджарую черную борзую.

— Номер семь! Дворец культуры завода «Серп и молот», город Москва!

«Серп и молот» породили довольно крупную пару. Лариса Давыдова и Алексей Почаев. Девушка в своем бальном платье, отороченном черным пухом, очень понравилась Недобежкину. Центральный клуб железнодорожников, Дворец культуры имени 50-летия СССР тоже выставляли свои пары. Не ударили лицом в грязь и текстильщики, и ДК профсоюзов, и даже трамвайщики выставили свою пару. Перовский парк культуры и отдыха! «Какая несолидная фирма», — подумал аспирант.

— Ирина Соломина и Александр Мукомолов! — объявил диктор. В зал влетели два «комарика». Недобежкин огорчился за эту пару, настолько она ему показалась не созданной для борьбы, что он их даже пожалел, сразу же отведя им последнее место.

— Номер тринадцать! Дворец культуры объединения Дальсеверорыба, город Владивосток! Элеонора Завидчая и Артур Раздрогин!

Аспирант живо представил, как в Тихом океане, в плавучем Дворце культуры, рыбаки в штормовую погоду, наловившись минтая, занимаются бальными танцами. Объявление остальных участников ускользнуло от сознания обладателя сокровищ, так как все внимание его приковала пара номер тринадцать.

Тринадцатая пара не впорхнула, а выплыла в зал, словно парусный фрегат в строй прогулочных яхт, которыми казались по сравнению с ними другие претенденты. Ничего упаднического не было в этой паре, только волнующая мощь Тихого океана и молодое золото восходящего солнца излучала белокурая девушка и ее кавалер. Не может быть! Неужели эта девушка из пары номер тринадцать была его утренней блондинкой? Недобежкин вцепился в нее окулярами Витиного бинокля. Да, это была она! Только неизмеримо прекраснее. Ее пышные волосы были уложены Вавилонской башней, а непоместившиеся пряди густой волной пущены по груди. Округлые руки и плечи были оголены. Пожалуй, сравнение с парусным фрегатом могло относиться только к пышному наряду блондинки. Но теперь Недобежкин уподобил бы волнующиеся складки ее наряда лазурному морю, тогда как ее самое сравнил бы с боевым линкором, оснащенным дальнобойными орудиями огромных глаз, или бы уподобил двухпалубному авианосцу, готовому нести мужским сердцам смерть от любви.

Глаза смотрели царственно, рот загадочно улыбался. Высокая, мощная шея, сильные руки говорили, что «рыбачка» не только прекрасна собой, но и физически очень сильна. Вдруг Недобежкину показалось, что она поймала его взгляд в бинокле и то, как жадно он ее разглядывает. Аркадию стало жарко от этого взгляда, молодому человеку показалось, что она его узнала. Хотя как это могло произойти, если он был, как маской, закрыт биноклем? Нет, это ему только показалось, решил он. «Рыбак» тоже обращал на себя внимание, он был чуть выше своей мощной партнерши и внешне очень походил на нее. Так что, если бы не разные фамилии, можно было бы принять их за брата и сестру. Конечно, «рыбаком» и «рыбачкой» их можно было назвать чисто условно, да и артистически-аристократические имена танцоров хоть и выдавали дурной вкус родителей, но в то же время означали, что отвращение к рыбачьим сетям их родители привили им еще с детства, позаботившись пристроить своих деток в кружок бального танца. Возможно, отец мальчика был капитаном дальнего плавания, а папа девочки — директором ОРСа, но именно мамы были инициаторшами и бальных танцев, и бальных нарядов, и этих опереточно-светских имен, и именно благодаря их энергии теперь их чада выступают в Москве на Всесоюзном конкурсе и претендуют на первое место, не занять которое могут лишь исключительно из-за интриг судейской коллегии. Судьями на этот раз были знаменитые литовцы Жилявичюсы и маститые москвичи — Чеботарский с Монаховой, которые, хоть и ненавидели друг друга, но еще больше ненавидели талантливых танцоров с периферии, но особенно страшен был Джордано Мокроусов — этот в прошлом известнейший танцор срезал новичков. Как бы ни была великолепна пара, но если она появлялась на конкурсе впервые, да еще была из областного центра, он непременно на несколько десятых занижал ей балл.

Объявили медленный вальс. На помосте появились первые шесть пар. Тринадцатой пары среди них не было.

— Элеонора, Элеонора, — повторял про себя Недобежкин имя ослепительной блондинки. — Элеонора Завидчая.

Если бы ему еще вчера утром кто-то назвал это сочетание имени и фамилии, он нашел бы его пошловатым. Но сегодня это ласково вибрирующее «л» после, «э» звучало так мелодично, «е» так мягко переходило в восторженное «о», натолкнувшись на преграду «н», перекатывалось через него вторым «о», образовывая «но», этот вечный камень преткновения любых предложений, и наконец разбивалось взрывным «р», торжествующим, как победное «ура!»: «Э-л-е-о-но-рра!» Внутри него все так и перекатывалось ликующими возгласами: «Э! Е! О! О! А!» Ласковое «л» превращалось в раскатистое «р». Эллеонорра! Завидчая!