Драконовы сны - Дмитрий Скирюк Страница 13

— То и не говорил, что не помогает.

Телли опешил.

— Но ведь помогло же!

— Да не болели зубы у него. Пустышка это. Дура с хвостиком. Стукач. Меня задумал провести, нет, надо же! — Жуга сел и усмехнулся. — Пришёл и стонет, будто помирает, а сам то за одну щёку хватается, то за другую, зрачки не сузились, да и вообще… Я намешал ему чего попало, а он и «излечился». — Травник поднял голову. — Кто ж это играет со мной в такие игры, а, Рудольф?

— Магистрат, — сказал старьёвщик.

На следующий день его догадка подтвердилась — с утра заявился ещё один мнимый больной, на сей раз «страдающий» от боли в животе. Жуга и его спровадил так же, как и первого и денег не взял.

А вот третий гость оказался поважнее первых двух — вечером этого же дня в дом старьёвщика заявился сам Гельмут Вальраф, личный канцлер бургомистра, ответственный, вдобавок, за сбор налогов в городскую казну. Явился он в сопровождении аж двух стражников и сразу взял быка за рога.

— Кто тут есть Жуга, известный также по прозвищу Лис? — спросил он с порога. Шагнул вперед — надутый, важный, в дорогом, отороченном волчьим мехом плаще.

— Это я, — Жуга шагнул вперёд и сухо поклонился. — Чем могу помочь?

Гельмут поморщился. Похоже, что произнесённое травником «помочь» вместо обычного «служить», несколько резануло ему слух.

— Дошли до нас слухи, — после паузы начал он, — что ты здесь врачеванье и траволеченье учинить изволил, прямого дозволения на то от бургомистра не имея, и лицензии у цеха врачевателей не получивши. За недозволенную эту деятельность я облечён доверием Магистрата сделать тебе, Жуга с прозваньем Лис, предупреждение и наложить штраф в сто талеров, буде такое ещё раз повторится.

Жуга едва заметно улыбнулся. Витиеватый слог чиновника, казалось, травника нисколько не смутил.

— Вообще-то бывало, что я приторговывал травами, — признал он, спокойно глядя Гельмуту в лицо. — Но местные аптекари имеют право покупать их, у кого захотят. Так сказано в их цеховом уставе. А что касается лечения, то если даже это и случилось, денег я за то не брал, а стало быть, на жизнь не зарабатывал.

Вальраф побагровел.

— Ты отбиваешь этим хлеб у городских лекарей! — вскричал он. — Кто может поручиться, что ты не обманщик?

Жуга пожал плечами:

— Имя Иоганна Готлиба, аптекаря из Гаммельна вам что-нибудь говорит? — Удар попал в цель — похоже, имя говорило, и Жуга продолжил: — Это их забота, если больные идут ко мне. Могу я знать, почтенный, от кого поступил донос?

— Нет! — рявкнул тот. — И я предупреждаю тебя: если я снова узнаю, что ты лечишь людей без патента, пеняй на себя!

Он развернулся и двинулся к двери.

— Смотрите, не пожалейте, ваша милость, — сказал ему вслед травник.

Тот обернулся на пороге. Обрюзгшая физиономия канцлера налилась багрянцем.

— Ах ты, наглец! Ну смотри, допрыгаешься. В нашем городе такие вольности тебе не спустят, деревенщина! И палец я на тебя загну, запомни!

Он демонстративно загнул перед травником палец, фыркнул, развернулся на каблуках и вышел вон. Стражники последовали за ним. Жуга промолчал.

Дверь за Гельмутом захлопнулась.

Некоторое время все молчали, затем Жуга вернулся к ступке и взялся за пестик.

— В опасную игру ты играешь, Лис, — сказал Рудольф.

— Я знаю, что делаю, — ответил тот на это и с хрустом размял с ступке сухие листья чистотела.

Прошло два дня. Никто их больше не беспокоил. Жуга возился с травами и словно бы забыл о всех других делах. Посыльные из городских аптечных лавок и приходящие до травника больные получали вежливый отказ.

А ранним утром третьего дня в двери дома Рудольфа опять постучали. Очень тихо и очень вежливо. Телли подбежал к двери, открыл её и попятился, разинув рот.

— Жуга… — позвал он, — иди сюда!

На пороге стоял Гельмут Вальраф.

— А, это вы, ваша милость, — радушно окликнул его Жуга. — Ну что же вы встали на пороге? Проходите, проходите… Садитесь.

Вальраф поколебался, затем медленно прошёл вглубь комнаты и сел на табуретку. Был он сегодня непривычно тихий, бледный и измождённый. Дорогую броскую одежду сменил неприметный серый плащ, обрюзгшее лицо Вальрафа скрывал капюшон. Всё говорило за то, что этот визит его к травнику — неофициальный.

Левая рука секретаря-распорядителя была обёрнута платком.

— Что вам угодно? — Жуга был сама любезность.

— Гельмут медленно развернул платок.

— У меня… гм, вот… — он поднял руку.

Указательный палец Вальрафа был загнут к ладони корявым крючком.

— Прекрасно, угу… Ну и что?

— Не разгибается, — пожаловался тот и поднял взгляд на травника. Откашлялся смущённо и опустил глаза. — Я был у врачей… Никто не смог мне помочь.

— Сожалею, ваша милость, — травник картинно развёл руками, — но мне запрещено заниматься врачеванием без патента. Приказ бургомистра, знаете ли.

— Но я… — Гельмут гулко сглотнул и покосился на свой палец. — Но это можно как-то вылечить?

— Я думаю, попытаться стоит, — с самым серьёзным видом кивнул Жуга. — Но сами понимаете, я не рискну — сто талеров — у меня просто нет таких денег!

Канцлер был далеко не так глуп, как казалось, и потому счёл за лучшее промолчать.

На следующий день в доме старьёвщика Рудольфа появилось выданное лично бургомистром для «Farmacius Zhuga» разрешение на врачеванье в Лиссбурге и новый, пахнущий чернилами патент в деревянной рамочке, который Жуга прибил на стену на самое видное место.

* * *

Минуло две недели. Осень наступала. Город жил неспешным, обволакивающим ритмом октября, и травник поневоле начал приспосабливаться к этой жизни. Он привыкал покупать еду на рынке, а воду у развозчика, и уже не находил ничего странного в том, что никто не спешил разбирать ворота: у магистрата не было рабочих рук, а горожан это мало волновало. Здесь всё было не так, как в деревнях или в селениях его родных Хоратских гор, где в хозяйстве всегда находилась неспешная, но всякий раз почему-то неотложная работа. Здесь же вообще не было такого понятия, как хозяйство, народ жил торговлей, ремёслами, земельной рентой или просто — воровством. Большую часть торгового оборота занимала рыба. Всё крутилось вокруг рыбы. У четырёх причалов швартовались баржи, суетились грузчики. Утопали в заказах бондари, чадили день и ночь коптильни. Вся восточная окраина города насквозь провоняла копчёной рыбой. Горы протухших селёдочных голов громоздились на улицах, валялись на мостовой, плавали в сточных канавах, смердя и привлекая в город крыс, собак и вороньё. «Не морщи нос, — с усмешкой говорили своим детям горожане, — так пахнут деньги». Лисс, построенный на перепутье двух ремёсел, город-порт среди земли, был странен не столько своими жителями, сколько сам по себе.