Маскарад - Терри Пратчетт Страница 13

Вокруг уже вовсю вопили, когда Агнесса вытянула руку, коснулась быстро расширяющейся лужицы и понюхала палец.

– Это кровь! – заорал плотник.

– Точно кровь? – воскликнул музыкант.

– Кровь!! – заверещала Кристина. – Кровь!!

«Такова моя судьба, – грустно подумала Агнесса. – Сохранять хладнокровие, пока все вокруг орут и бегают». Она опять понюхала палец.

– Э-э, прошу прощения… – робко сказала она. – Но вообще-то, это скипидар.

Запутавшаяся в канатах фигура скорбно застонала.

– Может, нам снять его оттуда? – добавила Агнесса.

Карло Резакофф был скромным резчиком по дереву. Но скромным его делала вовсе не профессия. Он оставался бы таким же скромным, даже если бы ему принадлежали пять лесопилок. Он от природы был скромным.

Итак, со свойственной ему непритязательностью Карло Резакофф складывал бревна на перекрестке дороги, ведущей к Ланкру, и главного горного тракта, когда к этому же самому перекрестку с грохотом подкатила деревенская телега и высадила двух старушек в черном. В одной руке каждая из старушек держала помело, а в другой – котомку.

Старушки яростно спорили. Причем это была не какая-нибудь скоротечная ссора типа «поругались, и хватит». Пререкания, судя по всему, начались не вчера, обрели хроническую форму и грозили затянуться как минимум на ближайшее десятилетие.

– Все, конечно, очень здорово, но ведь три доллара-то мои! Почему ты должна решать, как мы туда отправимся?

– Мне нравится летать.

– А я тебе говорю, Эсме, в это время года на помеле продует насквозь. Сквозняк заберется тебе в такие места, о которых ты даже не подозреваешь.

– Да ну? Так просвети меня, что же это за места такие?

– О, Эсме!

– И нечего на меня о-эсмекать! Это не я изобрела Восхитительные Свадебные Трюфеля со Специальными Губчатыми Пальчиками.

– Вот и Грибо не любит летать на помеле. У него очень чувствительный желудок.

Резакофф вдруг заметил, что одна из котомок лениво шевелится.

– Гита, он у меня на глазах сожрал полскунса и не подавился. Так что не рассказывай мне сказки про его чувствительный желудок, – поморщилась матушка, у которой коты в принципе вызывали антипатию. – А кроме того… он опять занимался Этим.

Нянюшка Ягг ответила ей беззаботным взмахом руки.

– О, Этим он занимается только иногда, когда уж совсем припрет.

– Он занимался Этим не далее как на прошлой неделе, в курятнике старушки Общипец. Та отправилась посмотреть, что там за шум, так этот наглец даже не потрудился скрыться, а так и продолжал заниматься Этим прямо у нее на глазах. Она потом долго отлеживалась.

– Бедняжка, он, наверное, испугался еще больше ейного, – встала на защиту своего любимца нянюшка.

– Ты же сама знаешь, какая опасная штука эти заграницы. Они разлагающе действуют на неокрепшие умы, – нахмурилась матушка. – Вот ты таскала за собой повсюду этого своего котяру, и теперь посмотри, что он… Да, что такое?

К ним робко приближался Резакофф – в полуприседе, характерном для человека, который, с одной стороны, пытается привлечь к себе внимание и в то же время не хочет лезть в чужие дела.

– Прошу прощения, дамы, вы не дилижанс случаем ждете?

– Его самого, – обрубила та, что повыше.

– Гм, боюсь, следующий дилижанс тут не останавливается. Он едет прямиком до Рыбьих Ручьев.

Старушки наградили его парой вежливых взглядов.

– Большое спасибо, – ответила высокая и опять повернулась к своей компаньонке. – О чем я? А, да. Старушка Общипец долго не могла оправиться от потрясения. Я даже думать боюсь, чему он научится в этой нашей поездке.

– Без меня он чахнет. Он принимает пищу только из моих рук.

– Да. Потому, что все остальные уже не раз пытались его отравить. И знаешь, я этих людей понимаю!

Резакофф печально покачал головой и вернулся к своим бревнам.

Через пять минут из-за поворота показался дилижанс. Лошади мчались во весь опор. Вот он поравнялся со старушками…

…И остановился. То есть его колеса вдруг заклинило, а лошади ни с того ни с сего встали как вкопанные.

Это было не столько торможение, сколько вращение вокруг своей оси, постепенно сошедшее на нет ярдов через пятьдесят. Возница к тому времени очутился на дереве.

Старушки, не прекращая своего спора, дружно двинулись к дилижансу.

Одна из них ткнула помелом в возницу.

– Два билета до Анк-Морпорка, пожалуйста. Тот приземлился на дорогу.

– Что значит два билета до Анк-Морпорка? Дилижанс здесь не останавливается!

– По-моему, он сейчас стоит.

– Так это ваших рук дело?

– Наших?

– Послушай, госпожа, даже если бы я здесь останавливался, билеты стоят по сорок, дьявол их раздери, долларов каждый!

– О.

– И почему вы с метлами? – вдруг заметил возница. – Вы что, ведьмы?

– Да. А что, для ведьм у вас особые правила? Или, может, отношение особое?

– Отношение самое обычное! У нас ведьм считают «старыми вешалками, которые любят совать нос не в свои дела»!

На некоторое время воцарилась тишина, а потом, почти сразу, разговор снова продолжился, но уже в совершенно ином ключе. Просто из него как будто бы пропала пара-другая реплик.

– Так как ты сказал, молодой человек?

– Два пригласительных билета до Анк-Морпорка. Для нашей компании это большая честь.

– А места будут внутри? На крыше мы не поедем.

– Само собой, госпожа, конечно внутри. Прошу прощения, тут лужа, я сейчас на колени встану, а вы с моей спины переберетесь прямо в дилижанс. И ножек не замочите.

Дилижанс тронулся. Провожая его взглядом, Резакофф довольно улыбнулся. Оказывается, люди еще не забыли, что такое хорошие манеры, и это приятно.

С огромными трудностями, после громких криков и долгого распутывания канатов под крышей, таинственного незнакомца наконец опустили на сцену.

Бедняга насквозь пропитался краской и скипидаром. Его сразу окружила стремительно растущая толпа из свободного на данный момент персонала и актеров, увиливающих от репетиции.

Опустившись на колени, Агнесса расстегнула пострадавшему ворот рубахи и ослабила веревку, перетянувшую ему шею и грудь.

– Кто-нибудь его знает? – спросила она.

– Да это же Томми Крипс, – узнал один из музыкантов. – Он красит декорации.

Застонав, Томми открыл глаза.

– Я видел его! – пробормотал он. – Это ужасно!