Камень огня - Таня Хафф Страница 13

— Да?

Хотя Шахин признавал, что лорд-канцлер — выдающийся человек, который в течение десятилетий вел короля и, следовательно, королевство по пути процветания, он не мог относиться к нему тепло. Когда Дарвиш впервые запил, Шахин спросил лорд-канцлера, нельзя ли найти что-нибудь стоящее, чем можно занять брата.

— Вы бы доверили что-нибудь стоящее этому? — ответил лорд-канцлер, наблюдая, как хихикающего Дарвиша вытаскивают из фонтана.

— Нет, — ответил наследник и отвернулся.

Но теперь Шахин спросил себя: может, следовало сказать «да»?

— Вас что-то беспокоит, ваше высочество.

— Ничто, — солгал наследник, и, озадаченный его тоном, лорд-канцлер отступил.

Шахин смотрел, как брат принимает кубок и осушает его. Неужели слишком поздно?

Как только придворные поняли, что Дарвиш вряд ли навлечет на них гнев короля, его быстро обступила смеющаяся молодежь — мужчины и женщины предлагали ему еду, выпивку и самих себя. Какое-то время принц находился среди них, а затем направил свои стопы к Палатам Знати, где леди Харита встретила его с восторгом, который обещала ранее ее улыбка.

Дарвиш ответил с энтузиазмом — только мертвец не ответил бы с энтузиазмом, — но почему-то его сердце не участвовало в этом.

— Ваше высочество, вор проснулся.

Дарвиш высунул ноги из воды на край ванны и сонно посмотрел на них.

— Спасибо, Фади, — сказал он, когда Охам убрал бритву с его горла. — Я навещу его после ванны. Он заговорил?

— Нет, ваше высочество. Только лежит и глазеет в потолок.

— Вернись к нему. — Дарвиш зевнул. — Скажешь, если будут какие-то перемены.

— Слушаюсь, ваше высочество.

Фади поклонился и перевел взгляд от края ванны к телу принца, мерцающему под водой. Мальчишка покраснел, быстро отвернулся и торопливо пошел к выходу.

— Фади!

Он снова повернулся, но уже несколько медленнее.

Дарвиш ухмыльнулся. Жаль, у него нет сил подразнить мальчишку, он, очевидно, очень любопытен, но по-прежнему слишком юн. «А я слишком изнурен, чтобы оправдать ожидания тринадцатилетнего юнца». Минувшей ночью он спал даже меньше, чем обычно. «Девять Наверху, неудивительно, что ее муж столько времени проводит в море».

— Карида еще с ним?

— Нет, ваше высочество. Она ушла нынче утром. Сразу, как вы… — Фади замялся, не находя слов, чтобы описать сцену, когда принца в одной рубашке и сандалиях притащили в его покои два ухмыляющихся стражника. Корчась под взглядом Охама, мальчишка наконец решился, — … вернулись.

— Готов поспорить, у нее нашлось, что сказать о моем возвращении.

Юный одевальщик открыл и закрыл рот. Он не мог повторить слова целительницы и окончательно смешался.

— Ступай. — Дарвиш сжалился над мальчишкой и взмахом руки, разбрызгивая ароматную воду, отпустил его. — Я и так могу догадаться, что она сказала. Иди и смотри за моим вором.

Фади с облегчением выбежал из ванной комнаты.

Потолок был лепной. Аарон знал лепной гипс. Он крошится под пальцами и оставляет следы на руках, и башмаках, и одежде. Хороший вор держится подальше от лепного гипса.

«Ты слишком хороший вор, Аарон, мой мальчик».

«Не слишком хороший, Фахарра, — сказал он воспоминанию. — Иначе я не оказался бы здесь». Он был во дворце, хотя не знал где, и все еще живой, хотя не знал почему. Угол стены сообщил ему, что он лежит на чем-то низком, должно быть, на тюфяке, не на кровати. Боль, нараставшая и падавшая с каждым вздохом, не советовала двигаться, но юноша все равно попытался, чтобы увидеть больше из своего провала. Стиснув зубы, он поднял голову, но это не принесло никакой пользы, так как в глазах поплыли красные и желтые пятна.

— Эй, — кто-то мягко нажал на плечо, — ты не должен этого делать. Карида надерет мне задницу, если ты погубишь все ее многочасовые труды.

Аарон силился разглядеть говорившего, который уселся вдруг возле него. Большая масса кремового цвета оказалась халатом. Черное над ним — спутанным клубком влажных волос. Голубое, нет, зимне-голубое — глазами. Аарон зажмурился.

— Тебе больно? Я позову целительницу.

Это был мужской голос. Рут мертва. Юноша снова открыл глаза.

— Так-то лучше.

Сияющая белозубая улыбка, которая сопровождала эти слова, прогнала воспоминания Аарона о кузине. Рут ни разу не улыбалась так за всю свою слишком короткую жизнь.

— Слушай, у тебя есть имя? Не могу же я бесконечно называть тебя вором-который-упал-на-мой-балкон.

Юноша сглотнул — один раз, второй, прежде чем ему удалось извлечь голос из острых ножей в его горле.

— Аарон. — Не имеет значения, что они узнают. Больше не имеет.

— У тебя голос, как у забытого Одной павлина, Аарон. Вот.

Большая ладонь приподняла его голову, а другая поднесла к губам металлический кубок. Прохладная вода полилась в рот, холодя и успокаивая содранную кожу. С ней даже боль от движения стала терпимой.

— Если тебе любопытно…

Аарону не было любопытно.

— … меня зовут Дарвиш, это мои покои, и я вытащил тебя из Камеры Четвертого. Ты обязан мне жизнью.

«Почему ты не дал мне умереть!»

Эта мысль, должно быть, как-то проявилась на его лице, ибо голос Дарвиша затвердел.

— Если хочешь умереть, только скажи. Ты не так уж далек от этого.

Одно слово принесло бы ему желанную смерть, но Аарон не мог произнести его. Он никогда не мог произнести его. Он всегда жил с осознанием своей трусости, разъедающей его. И, даже так приблизившись к смерти, он не мог просто сдаться и перейти черту. Ему придется жить. Снова.

Дарвиш не совсем понимал, чего он ждет от этого вора, благодарности, быть может, но уж точно не такого уныния и безоглядного отчаяния. Он видел мужчин и женщин, которые шли к вулкану с большей радостью. Ему стало не по себе. Принц поднялся и хмуро посмотрел на юношу.

— Целительница говорит, ты можешь пить сколько хочешь…

Ответа не последовало. Никакой реакции вообще, как будто внутреннее страдание не оставило места ни для чего другого. Дарвишу вдруг захотелось уйти из этой комнаты, уйти от этой боли. Он чувствовал себя виноватым и не понимал почему. Ему совершенно не за что себя винить. Он спас Аарону жизнь.

— Охам!

— Да, ваше высочество?

Дарвиш пошел обратно в ванную. Халат раздувался позади него, сандалии хлопали по ярким узорам ковров.

— Принеси мои кожаные доспехи. Я иду на тренировочный двор.

Через три часа, обветренный, весь в синяках и ссадинах, он почувствовал себя немного лучше.