Русалки-оборотни - Антонина Клименкова Страница 14

На погосте было тихо. Вообще-то как и должно было быть. Чуть покачивались ветви высоких деревьев, негромко шелестела листва. Благоухал куст шиповника, посаженный у чьей-то могилы. Покрытые двускатными кровельками массивные деревянные кресты, вырастающие из земли стрелами, отбрасывали в белом свете клонящегося к горизонту месяца косые тени на ровные ряды могильных холмиков.

Вслушиваясь в тишину — и впрямь мертвую, — настороженно оглядываясь, Феликс нерешительно двинулся вдоль ограды. Он рассчитывал обойти кладбище кругом и выйти к воротам. По пути, конечно, не мешало бы обнаружить проникшего сюда невидимку.

Свежевырытую могилу, зияющую в земле черным прямоугольным провалом, Феликс благоразумно обошел стороной.

За спиной что-то хрустнуло.

— Ау? — тихо позвал он. — Здесь есть кто-нибудь? Живой?..

Его голос отчетливо прозвучал в гробовом безмолвии. И ни звука в ответ…

Феликс вздрогнул и обернулся. Краем глаза он заметил фигуру, бесшумно метнувшуюся позади него между кустов и нырнувшую в густую тень за поросшим травой холмиком.

— Кто здесь?

Словно ружейный выстрел, тишину разорвало утробное насмешливое карканье. С перекладины высокого креста снялась разбуженная ворона. Надсадно каркая, лоскутом ночной тьмы пронеслась над рядами могил, едва не задев широко раскинутыми крыльями Феликса по голове. Отпрянув от неожиданности, он сделал несколько шагов назад и почувствовал, что теряет землю под ногами. Осыпаясь комьями, она уходила куда-то вниз, влекла, тянула за собой. Беспомощно взмахнув руками, он понял, что проваливается в могилу.

Он упал, ударившись плечом, что-то острое больно воткнулось в ребра. Прерывисто дыша, пытаясь сдержаться, Феликс быстро перевернулся, поднялся на четвереньки и понял… Он провалился не в пустую яму. Под ним лежал мертвец. От него ужасно воняло гнилью и кислятиной. Это его согнутые костлявые локти ткнулись ему в грудь. Это его зловонное дыхание… Покойник страшно захрипел и открыл глаза.

— Вот черт!.. — одними губами выдохнул Феликс и заметался в панике, не зная, куда деться, как выбраться из могилы, которая отсюда, снизу, оказалась невероятно глубокой.

Мертвец сипло закашлялся и замахал руками. Негнущиеся, окоченевшие пальцы потянулись к Феликсу, пытаясь вцепиться в одежду, в волосы, вырвать глаза. Восставший из преисподней захохотал, и смех его, визгливый, режущий слух, разнесся до небес, зазвучал со всех сторон!..

Феликс сумел подняться, ноги дрожали, предательски подгибаясь в коленях. Стараясь не поворачиваться к мертвецу спиной, он попытался выкарабкаться, дотянуться до края могилы, откуда свешивались, покачиваясь и дразня, пучки густой травы. Но земля осыпалась под руками, забивалась за шиворот, слепила глаза.

— Эй, эй!.. — просипел мертвец.

Он сел, прислоняясь к стенке, подтянул тощие коленки руками к покрытому щетиной и грязью подбородку. Феликс обернулся, вжавшись во влажную, пахнущую грибами землю. Нахмурился. Прошептал сквозь стиснутые зубы:

— Мир твоему праху! — И, сам не ожидая от себя такой прыти, бросился на покойника.

Мертвец сжался, съежился, прикрыв голову руками — а Феликс, оттолкнувшись от невольно подставленного плеча, как от ступеньки, вылетел из могилы. И побежал не разбирая дороги — лишь бы подальше от чертова кладбища.

Вслед ему грохотал, надрывался сатанинский хохот, взвизгивая и вторя самому себе.

У соседей за амбаром

Привидение живет.

Днем он тихо водку глушит,

Ночью песенки орет.

С утра пораньше Глафира спешила разделаться с домашними хлопотами: подоила корову и выгнала ее к стаду, задала корм поросятам и птице, покормила Гектора и Василия. Споткнулась о последнего дважды, в результате чего не удержала в руках подойник — и слой сливок выплеснулся на голову Гектору, чему обрадовался Василий и принялся с нежностью облизывать старого недруга.

Сегодня Глафира торопилась не просто так: ее ждало важное дело, не терпящее отлагательств. Она так рвалась поскорей с ним разобраться, что едва не убежала со двора, оставив дома главную улику, но вовремя спохватилась, вернулась — и даже не забыла посмотреться в зеркало и убрать выбившуюся прядку волос под новую атласную ленту.

Вообще-то девушка еще толком не представляла, что означает ее находка. Но зато точно знала, кто сможет помочь ей во всем разобраться. И с этой уверенностью отправилась к колодцу, что стоял в центре селения.

День снова обещал выдаться жарким. На безоблачном синем небе ярко сияло солнце — и не наблюдалось ни малейшего намека на долгожданный дождь.

По дороге Глаше встретилось стадо гусей и уток. Пришлось подождать, пока радостно гогочущая и крякающая ватага вразвалочку прошествует через улицу к реке. Заглядевшись на птиц, девушка тоже ужасно захотела искупаться. Правда, было совершенно некогда. Но она все равно спустилась к воде и пошла дальше вдоль берега, заодно зорко поглядывая по сторонам.

Как нарочно, на любимом местечке обосновался рыбачить соседский мальчишка. Его лохматую, выбеленную солнцем голову на обгоревших до красноты плечах и тонкой шее Глаша заметила еще издалека.

— Эй, Прошка! Рыбак — с печки бряк! — крикнула она, проходя мимо. — Ты чего спишь? У тебя рыба скоро крючок вместе с удочкой слопает!

Парнишка, и вправду клевавший носом, вскинулся и схватился за удочку обеими руками. Глаша присвистнула, увидев нацепившуюся на крючок матерую щуку.

— Гляди-ка, повезло мальцу! — раздался поблизости густой мужской бас.

Глаша кошкой подкралась к пышной иве и осторожно выглянула из-за плакучих ветвей.

Голос она узнала сразу — бас принадлежал кузнецу. Рядом с Егором топтался, любуясь на Прошкин улов, щуплый костлявый мужичок, который в Малых Мухоморах отвечал за рытье могил в частности и за кладбище вообще — потому как изба его стояла с краю, то есть ближе всех к погосту.

— Да, знатная рыбина, — вздохнул могильщик. — Дык, я че говорю, — продолжил он прерванную мысль, — я вчерась-то черта видал.

— Да ну? — поднял бровь Егор Кузьмич, впрочем, не особо удивленно. — Зеленого аль новой окраски?

— Не смейся, я серьезно говорю! Вот те крест! — побожился мужичок. — Ко мне вчерась, как стемнело, дед Федот пришел. И прямо так с порога заявляет: худо мне, я, мол, помирать собрался. Ну делать нечего, выпили с ним по маленькой с горя, огурчиком закусили — все как положено. Потом-то я вспомнил, что мне к свояченице идти, дочка у ней замуж выходит, а я, значится, как кум, обязан просто…

— Ну? — поторопил рассказчика кузнец.

— Ну и, значит, выпили мы с дедом и за дочку, и за свадьбу дочкину… И по стопочке за все остальное. А потом я фонарь взял и пошел могилу рыть. Чтоб, значит, на всякий случай имелась. Только, устамши, не рассчитал малость да шибко глубоко выкопал. Я и так, и этак — а вылезти не могу. Фонарь наверху выгорел весь, погас, значится…