Одноглазый дом - Женя Юркина Страница 14

Дарт обернулся и с хитрой ухмылкой обратился к Флори:

– Не хочешь поучаствовать?

Конечно, она согласилась. Офелии ничего не оставалось, как последовать за ними. Флориане доверили нести пучок древесных палочек – и, судя по ее недовольному лицу, это было совсем не то, на что она рассчитывала, принимая приглашение.

Они обошли кухню, где не нашлось ничего подозрительного, кроме кружки, умудрившейся склеиться заново. Дарт решил проверить подвал, пусть для этого пришлось пройти череду препятствий: отодвинуть сундук, выбить засов и откинуть крышку люка. Из подвала дохнуло затхлостью, как из мешка с гнилой картошкой. Заметив на внутренней стороне люка темные пятна и разводы, Дарт изменился в лице и попросил фонарь.

Когда Офелия подоспела с помощью, он уже перебрался на лестницу. Слабый желтый свет пятном упал вниз и вскользь озарил пол. Неясная картинка, словно вспышка, мелькнула перед глазами, – Офелия не успела понять, что это было. Резкий укол страха пронзил ее насквозь. Она не могла описать увиденное, но когда раздались возгласы Дарта, упоминающие Хранителя, поняла: он обнаружил что-то ужасное.

– Позовите Рина!

Офелия бросилась к домографу, и спустя минуту они вернулись на кухню. Рин склонился над подвальным люком и тут же отпрянул, потому что Дарт выскочил оттуда как шут из шкатулки – лицо бледное, глаза дикие.

– Там Мео… Мео… – Слова перемешались с судорожными вдохами, и Дарт никак не мог справиться с этим. Тем не менее все поняли, что он имел в виду. Его руки, перепачканные кровью, красноречиво говорили о том, что никак не удавалось произнести вслух.

– Дело дрянь, – мрачно произнес Рин. – Нужно вызвать следящих.

При упоминании стражей правопорядка Флориана напряглась.

– Мы здесь ни при чем, – затараторила она. – Вы же не думаете, что…

– Конечно, нет! – перебил Дарт. – Мы не думаем, что две юные особы могли размозжить человеку голову.

Офелия ахнула. Только сейчас она поняла, что видела в мелькнувшем пятне света. Стало дурно, перед глазами почернело, и она медленно осела на пол.

Когда Офелия пришла в себя, то уже лежала на крыльце дома, ощущая на лице прохладные капли воды. Очевидно, так ее пытались привести в чувство. Флориана сидела рядом и дрожала, будто от озноба.

– Нам нужно поторопиться, Фе, – пробормотала она, сжимая стакан с водой. – Я соберу вещи…

Офелия ощутила тот же страх, что и сестра. Им снова придется прятаться, как преступницам.

Собирая оставшийся скарб, они услышали о дальнейших планах: Рин намеревался сообщить следящим о происшествии, а Дарт оставался в доме, чтобы осмотреть подвал. Но прежде Рину предстояло сбросить балласт из двух напуганных сестер.

По пути они не проронили ни слова, и домограф сам, безо всяких вопросов, прояснил главное для них. Дом действительно оказался безлюдем – молодым, не умеющим управлять собой, а потому опасным. Рин подозревал, что убитый стал жертвой бесконтрольного безлюдя. Это были всего лишь догадки, но он обещал уладить ситуацию как можно скорее и посоветовал сестрам оставаться под присмотром Дарта. Флори, все еще одержимая недоверием к нему, попыталась возразить – и получила вежливый отказ.

– Как я понял, вы боитесь, что следящие заберут Офелию в приют? – уточнил Рин и, услышав положительный ответ, продолжил: – Понимаю ваши страхи, потому и предлагаю самое безопасное место, где следящие вас не найдут. А они будут вас искать.

Флори сразу сникла и обхватила себя руками. Офелия отвернулась к окну. Внезапно на нее накатило болезненное осознание того, в каком положении они оказались. У них забрали единственное пристанище. Оно стало безлюдем и местом чьей-то гибели… уже не в первый раз. Жуткая картина до сих пор стояла перед глазами. Очередной кошмар, заключенный в стенах фамильного дома.

Когда автомобиль остановился, Офелия спешно вытерла слезы и вышла первой. На сей раз безлюдь не торопился открывать им дверь, и Рину пришлось воспользоваться ключом из своего арсенала. Чемодан он оставил у порога, отказавшись входить в дом. Флори удивленно спросила почему.

– Мое присутствие раздражает безлюдей, – ответил Рин. – Не хочу доставлять неудобства.

По лицу Флорианы было понятно, что у нее осталась еще дюжина вопросов, которые она не задала из вежливости, чтобы не задерживать Рина.

Безлюдь спокойно воспринял их появление: притворился обычным домом и затаился, словно не желал выдавать себя, пока лютена нет рядом. Зато Бо встретил их со всей собачьей радостью.

После обморока Офелия чувствовала себя отвратительно, словно у нее резко поднялась температура. Тревога и страх раскалили ее тело, как доменную печь. Флори уговорила ее прилечь. Офелия не хотела засыпать, боясь кошмаров, навеянных тем, что ей довелось пережить сегодня. Южане говорили, что сон исцеляет: очищает тело от усталости, а голову – от дурных мыслей. Кошмары, по их словам, вскрывают душевные раны, а из них, точно гной, выходят губительные чувства… До недавнего времени Офелия искренне верила в целебное свойство снов, но в западном городе суеверия с юга не действовали. Им не удалось заглушить ту боль, что поселилась в душе после смерти родителей, и вряд ли от этого существовало хоть какое-нибудь лекарство.

Как бы она ни противилась, веки сомкнулись, и сознание провалилось в тягучий, беспокойный сон. Почуяв чье-то присутствие, Офелия распахнула глаза и увидела в дверях Дарта в сопровождении Бо. Вместе с ними в комнате появился чемодан.

– Извини, что разбудил, – пробурчал Дарт. Лицо у него было мрачным, осунувшимся, словно сам он провел без сна долгое время и сейчас держался из последних сил. – Вам нужно уйти на пару часов, пока совет лютенов не закончится.

Она собиралась спросить, что это значит, но Дарт уже скрылся.

После сна Офелия чувствовала себя еще хуже и винила фамильный дом, убежденная, что он выкачал из нее все жизненные силы. Она даже села с трудом, пытаясь привыкнуть к тяжелой и неповоротливой голове.

Место, где они оказались сейчас, едва подходило для роли убежища, и одному Дарту известно, сколько еще опасных ловушек таилось в глубине запертых комнат. В каждом уголке чувствовалась жизнь: занавески дышали, стены могли выражать эмоции, а платья в шкафу вели себя как живые.

В отличие от безлюдя, их фамильный дом обладал какой-то застывшей, мертвой атмосферой. Она поняла это с первого дня переезда и позже рассказала сестре о своих ощущениях. Флори сделала серьезное лицо и даже участливо покивала, но в какой-то момент вдруг нахмурилась, взяла Офелию за руку и произнесла речь: «Милая, я понимаю твои чувства… Мне тоже не нравится это место, потому что с ним связаны тяжелые времена, но дом не виноват, что мы видим его мрачным и неуютным. Он лишь отражает наше душевное состояние, понимаешь? Поверь, пройдет время, и ты полюбишь его, как дедушка, дядя Джо или мама…» Тогда Офелия ответила: «Я не хочу любить дом, как те, кто в нем умер!» Эти слова разозлили Флори. Щеки вспыхнули от гнева, взгляд стал колючим и жестким. «Больше не говори так никогда!» – процедила она сквозь зубы и отпустила руку, словно ей вдруг стало противно. Офелия упрятала тревожные мысли и боль так глубоко, чтобы они случайно не просочились опять. Их фамильный дом казался ей пугающим, холодным – как мертвец. А о мертвых плохого не говорят.