Наша светлость - Карина Демина Страница 14

Недоучка лежал ничком. Ощупав затылок, Юго убедился, что рана особой опасности не представляет: разорваны мягкие ткани, но кость цела. И кровотечение на холоде остановилось быстро.

Оставалось решить другие проблемы.

Перевернув тело на спину, Юго вогнал в шею дозу стандартного антидота. Подумал и добавил дозу адреналина. Пять. Четыре. Три…

Недоучка дернулся.

Ну же, вставай!

Два…

Флакон с нюхательной солью Юго стащил просто от скуки. Собирался выкинуть, но как-то руки не дошли. И теперь вот пригодилось.

Мерзкий запах заставил недоучку шевелиться.

Открыть глаза…

Вот так-то лучше. Зрение все еще расфокусировано, и у Юго есть время убраться. Недалеко. Если у недоучки не хватит сил добраться до дома, то придется придумывать еще что-то.

Будет знать, как пьянствовать в сомнительных компаниях.

Урфин очнулся в канаве. Поднял его запах. Мерзкий резкий смрад нюхательной соли, которую кто-то настоятельно совал под нос. Урфин попытался отвернуться, но понял, что сейчас умрет.

Холодно.

Настолько холодно, что пальцы онемели. Падает снег. Касается губ, но почему-то не тает. И Урфин пытается эти губы разомкнуть, чтобы слизать снежинку. Пить хочется неимоверно, а снег — это тоже вода.

Надо открыть глаза.

Открыл. Никого. А запах? Ведь кто-то был… ушел.

Зачем?

Куртка промокла… да весь он промок. И в грязи изгваздался… что-то черное, липкое.

Что случилось?

Он помнил пожар. Огонь яркий, слепящий. Жар, от которого шевелились волосы. Запах паленого волоса и дерева. Треск крыши, что проламывается под собственным весом.

А потом?

На попытку разворошить воспоминания голова отозвалась пульсирующей болью. И Урфин все-таки сел. Затем встал. Мышцы деревянные. Кости стеклянные. И мутит… вырвало. Кислым. Винным.

Пил? Когда? Утром — точно нет. Значит, уже вечером. Где?

Пустота.

Но место он знает. Тоже склады, но алхимиков… он проверял их лично. Многие были недовольны. Но Урфином всегда недовольны. Это же еще не повод, чтобы убивать.

Хотя вряд ли его действительно собирались убить.

Собирались — убили бы. Нет, все иначе. А как?

Он не знает.

Непослушными пальцами Урфин ощупал голову. На затылке волосы слиплись комом, и малейшее прикосновение к нему отзывалось вспышкой боли.

Надо выбираться… хорош он будет, если сдохнет вот так: в канаве. Вспомнить бы, что случилось… кошелек сняли, сволочи. И нож тоже… сапоги стянули. Правильно. Пьяный — честная добыча. Или недобиток. Та сволочь, которая это сделала, пожалеет. Урфин непременно все вспомнит.

Только сначала дойдет до дворца и согреется.

…Это удостоверение даётся вам в том, что копьё действительно находится в ремонте, что подписью и приложением печати удостоверяется. Вы предъявите его во время боя господину дракону, и всё кончится отлично…

Из беседы рыцаря и бюрократа.

Тисса проснулась оттого, что кто-то тряс ее за руку. Она хотела завизжать, но узкая ладонь зажала рот.

— Леди, это я, Гавин. Мне очень нужна ваша помощь. Пожалуйста, не кричите… умоляю.

Тисса кивнула — кричать не будет — и Гавин руку убрал.

— Что ты здесь делаешь?

Сердце колотилось — все-таки пробуждение было несколько необычным, да и само присутствие Гавина в их с Долэг комнате представлялось чем-то невероятным. Как он вошел?

И почему ночью?

В таком виде?

Растрепанный, босой, и одет явно наспех.

— Что случилось?

— Идемте, — Гавин подал халат и домашние туфли. — Скорее.

Он вытянул Тиссу в коридор, а из него — в другой коридор. И шел так быстро, что Тисса с трудом успевала. А если кто-то встретится? Она в таком виде… в халате поверх ночной рубахи. И коса, на ночь заплетенная, рассыпалась почти. И неумытая… Ушедший, она скорее похожа на служанку, чем на леди.

…и хорошо, что похожа, потому что леди по ночам не разгуливают…

— Да куда мы…

— Уже близко, — пообещал Гавин. И не обманул. Он толкнул какую-то дверь — в этой части Замка Тиссе бывать не случалось — и велел: — Заходите.

Дверь тотчас закрылась.

Первое, что увидела Тисса — книги. Полки занимали всю стену, и на них не было пустого места. Книги толстые, в темных переплетах, и тонкие, узкие, вклинившиеся между пухлыми томами. Книги крохотные, с ладонь Тиссы, и огромные, которые она вряд ли сумеет удержать в руках…

Противоположная стена была обыкновенной — с оленьими рогами, перекрещенными мечами и камином. На каминной полке нашлось место массивным часам, которые показывали двадцать минут четвертого. Рань несусветная… у камина стояло кресло. А в кресле сидел тан.

Точнее, Тиссе сначала показалось, что он сидит.

А потом она поняла, что Их Сиятельство без сознания.

— Гавин!

Она его убьет. Обоих. По очереди. Гавина первым. Он мельче. И он участвовал… в чем, правда, Тисса пока не поняла. Но явно в том, что погубит остатки ее репутации.

Гавин, предчувствуя грядущую скорую гибель, попятился:

— Леди, он… пришел вот. Иногда он приходит поздно. Или рано. И бывает, что грязный, как… говорит, это работа такая. А сегодня вот вообще никак. Я хотел доктора позвать. А он сказал, что нельзя. Что ему только согреться надо. Я огонь развел. А он вот…

Тисса видела, что «вот» или уже почти.

Их Сиятельство, где бы они ни имели чести пребывать, вернулись в состоянии крайне плачевном. Одежду его покрывала грязь, которая, подсыхая, трескалась и осыпалась на ковер. Цвет ее и омерзительнейший запах навевали мысли о деревенском нужнике и о том, что вряд ли тан искупался в нем добровольно.

— Почему я? — тихо спросила Тисса, понимая, что уйти не сможет.

— Ну вы же леди. И его невеста.

Действительно. Как она же могла забыть?

И обо всем остальном тоже…

…девушке неприлично находиться ночью в покоях мужчины, пусть и жениха.

…неприлично прикасаться…

…и уж тем более делать все, что Тисса сделать собиралась.

Прижав пальцы к шее — очень холодной шее — она убедилась, что сердце работает. И пульс — странное дело — был учащенным, хотя обычно у людей замерзающих сердце останавливалось.

Заодно выяснилось, что в пути Их Сиятельство потеряли сапоги и получили удар по затылку. Или сначала был удар, а потом сапоги исчезли?