Русич. Око Тимура - Андрей Посняков Страница 14

Раничев обернулся:

– Побежим, поможем?

– Знамо дело, – кивнул Ипатыч. – Чего так-то стоять, когда у людей горе? Погоди-ка, лопаты прихватим…

Вдоль Можайской улицы пожалуй что и нечего уже было спасать. Треща и рассыпая шипящие искры, бурное пламя охватило весь посад, языком вытянувшийся вдоль дороги. Мужички и стражники споро набрасывали из снега высокий вал, пытаясь защитить от огня остальную часть Занеглименья. Иван со своими спутниками присоединился к ним, дивясь на огромную стену пламени, нестерпимый жар которого чувствовался даже здесь, у замерзшей реки.

– Как бы в Кремль не перекинулся да на площадь, – опасливо высказался какой-то чернобородый мужик с косматою непокрытою головою. В Кремле, на колокольнях, уже били в набат.

– Не перекинется, – авторитетно заверил Ипатыч, – ветра-то нету почти. Не перелетит огонь через Москву-реку и до Замоскворечья не доберется. А вот Чертолье запросто выгореть может. Эх, покидаем-ка еще, робята!

Прибывшие из Кремля дружинники споро растаскивали баграми ближайшие к пожару избы, хозяева которых, причитая, катались по снегу в слезах:

– Ой, да где ж теперь жить-поживать сирым нам да убогим?

– Ой, да где ж приклонить головушку? Да как растить малых детушек?

– Будет вам, – буркнул на плакальщиц проходивший мимо воин. – Ужо не оставит князь милостию.

– Князь! Княже! – вдруг закричали все. – Слава государю нашему, Василию Дмитриевичу!

Бросив лопаты, поднялись на снежный вал. Неожиданно близко Раничев увидел московского князя – тот, в крытой алым бархатом шубе, сидел на белом коне, время от времени негромко отдавая распоряжения. Черная борода Василия была присыпана снегом. Рядом с ним, в толпе, промелькнула вдруг довольная рыжая физиономия Елизара… а рядом с ним Иван увидал недавно отпущенного татя Федьку Коржака. Снюхались уже… Однако… Однако ведь Елизар Конопат торгует лесом – сам же хвастал как-то, что есть у него в верховьях Москвы-реки артель лесорубов. Так этот пожар – ему прямая выгода, чай, обогатится теперь по весне. То-то смеется над чужим горем! Кстати ему этот пожар, куда как кстати. Повезло, гаду… Хотя почему повезло? А о поджоге они с Коржаком не могли заранее сговориться? Почему бы и нет? Каждый сам кузнец своего счастья, тем более – своей выгоды. Ишь, стоят теперь, лыбятся…

– Вот ты где, Иване!

Обернувшись, Раничев увидел Авраама и перевел дух – ну наконец-то тот объявился.

– Софрония дьяче Терентий в корчму позвал, – шмыгнув носом, пояснил Авраам. – А книжицы я взял, вона!

С широкой улыбкой он распахнул суму. Иван раскрыл книжицу, вчитался в тщательно выписанные полууставом буквы:

– Все дела Божия нетленна суть… Что за книга? Ага, вижу… «Послание архиепископа новгородского Василия ко владыке тверскому Феодору о рае». Вот как, о рае, значит… – Раничев усмехнулся. – Одначе, думаю, пожар теперь и без нас потушат – сам князь здесь. Пора нам и в путь, друже.

– Куда, куда? – не расслышал Лукьян.

– Домой, домой, паря!

На пергаментных листах книги играли оранжевые блики пожара.

– Все серебро княжье на нее потратил, – горделиво признался Авраам, и, бережно убрав книжицу, посмотрел в небо. – Чай, уже и светает!

И в самом деле – на востоке, за Неглинной, за белокаменными стенами Кремля, за Великим посадом, занималась заря, алая, словно…

Бей, бубен, бей, голос срывай…

Трубы, яростней играйте.

Лей, ливень, лей, краски смывай,

Скрипки, плачьте об утрате.

Александр Градский

«Памяти творца»

…растворенная в воде кровь.

Да-да, именно такого цвета были тщательно выписанные киноварью заглавные буквицы.

– Инда неглупа книжица, – кивнул князь Олег Иванович и, передав книгу стольнику, пристально посмотрел на Ивана. – Так, говоришь, и в тайном нашем деле преуспел ты?

– Преуспел бы более, княже, коли б не тупость Софрония-инока.

– Ну пес с ним, с Софронием, – покривился князь. – Рассказывай. Что у тебя там сложилось?

– Жди теперь донесений. – Раничев улыбнулся. – Важные люди нам служить будут – дьяк кремлевский Терентий Писало да сама боярыня Руфина.

– Не Хрисанфия ли литвина вдовица? – прервал князь.

– Она самая, – с усмешкой кивнул Иван.

Олег Иванович тяжело поднялся с кресла. Опершись о посох, неспешно прошелся по горнице, постоял у жарко натопленной печки, погрел большие с выступившими старческими прожилками руки. Вставшее солнце веселыми зайчиками играло на золотой парче княжеской ферязи, проглядывая сквозь переплет окна из венецианских стекол. Немного постояв у печи, князь резко повернулся к Раничеву:

– За службу твою жалую тебе вотчину – три сельца под старой Рязанью.

Раничев поклонился в пояс:

– Не знаю, как и благодарить тебя, княже!

– И вот еще, – улыбнулся Олег Иванович, протягивая Ивану три золотые монеты – венецианские дукаты. – От щедрот моих да на свадебку. Можешь сватов засылать к своей любе… Только не прямо сейчас, – охолонул он. – Вот как придет донесеньице…

Зевнув и перекрестившись, престарелый государь дал понять, что аудиенция закончена. Кланяясь и пятясь – так было принято, – Раничев покинул залу, едва не споткнувшись о порог. Вотчина! Вот это дело! Как ни худы окажутся деревеньки, а все же – свои теперь, родовые. Теперь Иван не какой-нибудь там нищий военный слуга-дворянин, теперь уж он вотчинник, пусть не боярин, так из детей боярских, уж теперь-то породниться с родом Евдокси незазорно будет. Подождать донесеньице – и сватов! Хоть с одним делом разобраться, а потом уж можно и тайну перстня отыскивать, чего уж.

В радостных чувствах Раничев спустился по ступеням крыльца и, вспрыгнув в седло, погнал коня к воротам.

– Ишь, как дирхем ордынский, сияет! – стоя в сенях, проводил его ненавидящим взглядом красавец Аксен Собакин.

– Ничего, – усмехнулся, подойдя, Феоктист. – Не вышло на Москве, так здесь выйдет. Мало ль в лесах головников да татей?

– Да-а… – протянул Аксен и вдруг вздрогнул, словно бы что-то вспомнив. – Ты, Феоктист, это… не торопись. Не надо.

– Как скажешь, боярин, как скажешь. – Тиун пожал плечами и быстро зашагал в горницу, услыхав нетерпеливый зов князя.

А Иван, выехав на широкую улицу, погнал коня вскачь, разгоняя подмерзшие за ночь лужи. В глаза ему, сквозь разрывы зелено-палевых туч ласково сияло солнце.

Один дукат Раничев разменял – хватило, чтобы заплатить воинам и Аврааму, Софроний же что-то из Москвы так и не появился. Хватило и вновь нанять слуг – те быстро привели гнилые хоромы Ивана в более-менее божеский вид, вообще же, конечно, нужно было строиться, но уж ближе к лету, сейчас сговориться о помолвке, а уж к Покрову, как и принято, свадьба. Раничев и не ждал бы так долго, если б не опекун Евдокси, воевода Панфил Чога. Не то чтобы тот был жутким ревнителем старины, просто хотел, чтоб все было, как он выражался, – «по-людски». Ну по-людски, так по-людски, жаль, ждать долгонько! С нового года – с первого марта – почитай больше шести месяцев. Ладно, дольше терпели оба, теперь-то, считай, дорожка накатана. Теперь он не просто Ванька Раничев – Иван Петрович, сын боярский! Хоть и невелика вотчинка – да все ж его, родовая! Надо бы туда съездить, посмотреть, что там за селения, что за мужики. Тиуна толкового назначить, чтоб и мужиков зря не забижал, но и порядок бы блюл твердой рукою. Где вот такого тиуна сыскать? Аль сманить у кого? Чьи раньше-то были пожалованные деревеньки? Ах ясно, княжьи. Похоже, порядка там и не было – слишком уж далеко от княжеского пригляду, а управители, известно, все больше воры.