«Абрамсы» в Химках. Книга 1. За день до послезавтра - Сергей Анисимов Страница 14

Юрка Медведев был совершенно нормальным молодым человеком — таким же, как все они. В 2007-м он окончил «Корабелку» и работал на Адмиралтейских верфях, с перерывами на «вынужденные отпуска» гнавших заказы для индийского и китайского флотов. У него был первый разряд по самбо, второй по спортивному дзюдо, и еще он любил танцевать и читать современную отечественную литературу направления «фэнтези»: чтобы у каждого по двуручному мечу и в небе разноцветные драконы косяками. 14 января 2009 года он возвращался с сестрой и устоявшейся подругой с затянувшейся на всю ночь гулянки по случаю встречи «Старого Нового года». Где-то в четырех сотнях метров от отпирающей двери станции метро «Улица Дыбенко» их остановили трое. Выпей Юра хотя бы чуть-чуть больше, и он, возможно, остался бы в живых. Скорее всего, нападавшие сломали бы ему пару ребер, отняли бы то, что им требовалось, и оставили в покое. Возможно, девушек даже не стали бы насиловать. Так, полапали бы, может, а то и просто попугали. Во всяком случае, именно эта версия звучала потом в суде. Но на улице был мороз, уже успевший выветрить из него часть алкоголя, а Юра был крепким 28-летним парнем, отслужившим в свое время два года в войсках ПВО: полбутылки шампанского и немного водки в самом начале вечера не значили для него много. В своей реакции и подготовке он не то чтобы был слишком уверен, — просто за спиной стояли приросшие к земле девчонки. А то, что, забрав деньги, мобильники и куртки, их в результате не тронут, гарантировать он сам себе не мог никак… Юра был единственным в тройке ранних прохожих парнем и при этом имел средний рост и не слишком заметную мускулатуру. Так что когда он посмел спокойным голосом послать троих вооруженных ножами крепких ребят по известному адресу, это привело тех в демонстративное изумление. Они даже выразили свою печаль вслух — и это тоже прозвучало потом на том позорище, которое назвали судом. «Придется поучить». Убивать его они, наверное, и в самом деле не хотели, зачем? «Просто поучить. Он сам виноват».

В какой-то мере, даже если учитывать по совокупности все, произошедшее после, Юре все равно повезло. Трое с ножами на одного безоружного — это почти всегда заканчивается одинаково. Николай прекрасно знал, что сам он в такой ситуации скорее всего был бы изрезан в лоскуты через минуту, как и любой другой. Первый разряд не играет против трех ножей, если их держат люди, имеющие хотя бы малый опыт практической уличной драки и настоящего ножевого боя. Но Юре повезло — ему выпал какой-то долго дожидающийся его шанс, и он отбился. Когда через несколько минут от «Дыбенко» на хоровой с переливами вой и визг обеих его несущихся туда на всех парах девиц примчался дежурный милиционер, — на утоптанном в зеркало снежно-ледяном пятачке все уже закончилось. Два мертвых тела лежали прямо посередине тротуара, крест-накрест один на другом, — а из двоих вцепившихся один в другого раненых сидящим сверху был Юра.

Самой большой ошибкой Юры стало то, что он не добил раненого, когда имел для этого возможность. Свидетелей не было, как не было их в течение всего боя. А значит, у него имелось время, — до момента, пока не появился размахивающий для баланса автоматом милиционер из метро. Но делать этого он не стал, и два трупа с одним официально задержанным им и «сданным родным органам» раненым нападавшим обошлись Юре гораздо тяжелее, чем три. Будь убитых трое, и слитный хор обеих девиц, полностью согласующийся с его собственным рассказом, дал бы суду возможность «учесть обстоятельства», кинув ему сколько-то там лет условно. Но одетый в хороший костюм, даже 4 месяца спустя демонстративно держащий обе руки на марлевых перевязях двадцатилетний «пострадавший» утопил на суде и Юру, и его девушек, как Герасим обклеенную лейкопластырем в три слоя Му-Му. Будь нападавшие русскими или какими-нибудь белорусами, все могло бы еще обойтись не так плохо, но они были кавказцами — и это оказалось решающим. Страна изо всех сил боролась с проявлениями «русского фашизма», и рассказ бедного парня о том, как русский здоровяк, столкнувшись с его другом плечами на скользкой тропинке, начал хамить, обозвав того «вонючей чуркой», был встречен с полным пониманием и сочувствием. «Мы ему говорим: „Ты чего хамишь?“, — а он на нас матом! Нас трое было, мы его отучить ругаться захотели — а он ножом…»

Попытки Юркиных сестры и девчонки буквально кричать о том, что все было не так, что Юра сумел выбить нож у первого из нападавших, поймав того на самбистский прием, что крики «Мы сейчас тебя прирежем, русский ублюдок, а потом твоих блядей выпотрошим!» звучали громче, чем отчаянный мат, которым «обвиняемый Медведев» пытался отвлечь внимание обрадовавшейся развлечению тройки от них, убегающих, — все эти слова не значили ничего. Программа по борьбе с проявлениями расизма, нетерпимыми в такой многонациональной стране, как Россия, проводилась правительством твердо и однонаправлены. «Ну он же иначе рассказывает! — с жалостью сказала судья, указывая черным от заново переживаемого ужаса девушкам на до сих пор бледного азербайджанца. — И хочу напомнить, что вы обе предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний…»

Все же, учитывая всякие смягчающие факторы, она отнеслась к вынесению решения чуть мягче, чем, наверное, могла бы. За совершенное «на почве расовой неприязни» убийство двух человек (включая несовершеннолетнего) и нанесение тяжких телесных повреждений еще одному Юра получил не 15 лет, а всего 9, с отбыванием наказания в исправительной колонии усиленного режима. К сожалению, эта разница не сыграла уже никакой роли, как и немедленно поданная апелляция, шансы на успех которой все-таки имелись. Через два дня после того, как Юру довезли до места отбытия наказания, его убили, о чем семья заключенного Медведева была уведомлена в установленном законом порядке. Вернувшийся через год и разыскавший в Петербурге его мать татуированный парень с волчьими глазами рассказал, что Юре пробили заточкой легкое, и он умирал еще около двух суток. Уголовное дело в отношении «нанесения… повлекшего смерть» было заведено, но особого расследования не проводилось: у администрации колонии было достаточно прочих забот. Других подробностей бывший заключенный не знал, а общение с воющей старухой его явно тяготило, — не отвечая ни на какие другие вопросы, он просто махнул рукой и ушел…

«Комсомольская правда», едва ли не единственная массовая газета в стране, смеющая изредка публиковать что-то о действительном положении вещей касательно «борьбы с проявлениями», выдала после смерти Юры заметку на 30 строк. Эта история все же получила какую-то известность: не только из-за своей полной дикости, а и благодаря общим усилиям ребят. Именно это, в итоге, и сплотило их в костяк того, что потом в среде хартбольщиков начали называть «группой „Юрк“». Почему-то Юру у них называли именно не Юрой или Юркой, а просто «Юрк». Вероятно, чтобы было короче… Они подняли всех — по одному-два по-настоящему полезных знакомства или родства было почти у каждого, не исключая и совершенно сопливую тогда Машу.

В обсуждении посвященной смерти Медведева микрозаметки, автоматом прилагаемом к онлайн-версии «Комсомолки», около 30 человек высказалось в стиле «Мочить всех черных! Да сколько же можно?», еще около десятка в разных вариантах повторили классическое «Скоро всех вас перережем, русские скоты!», а остальные — такое же классическое «Из этой страны нужно валить. Надежды у нее нет…» После этого заметку убрали даже из архива. Все это не имело никакого значения, как и то, что они, его семья и друзья, пытались сделать до и во время суда: Юра уже лежал где-то в вечной мерзлоте. Но все же именно после этого осунувшиеся, потрясенные, тогда только вчетвером с Машей, Лешкой и еще одним уехавшим через год в Норвегию парнем они пришли домой к Вите и, смахнув с его заваленного окурками стола полупустую бутылку, сказали «Давай…»