Клинок выковывается - Дмитрий Распопов Страница 14

Я оперся спиной о бревна стены.

– Теперь вопросы.

– Вопрос тот же: как мы воспользуемся тайными тропами без разрешения Торгидора? – спросил Дорн.

– Очень просто, мы ему скажем, что перевозим живность и припасы, – спокойно сказал я, – но я склоняюсь к тому варианту, что лучше вообще ничего никому не говорить.

В бараке снова наступила тишина. Гномы с трудом переваривали такую новость, для них обман короля был неслыханной дерзостью.

– Причем если вас спросят, то вы все действуете по моему приказу и перевозите живность, – сказал я и вернулся на свое место.

– Вы готовы пожертвовать своими руками и головой ради осуществления плана? – поинтересовался один из старейшин. – Если король узнает об этом, ни первое, ни второе вам не сохранить, это я вам обещаю.

– Как правильно высказался мастер Дорн, у нас нет вариантов, – внешне спокойно ответил я, но внутри при упоминании об отрубании рук и головы содрогнулся, все мои части тела были мне очень дороги. «Если бы не недавний разговор с Дарином, – подумал я, смотря на ошеломленных гномов, – наверное, я бы и не решился так рисковать, теперь же у меня нет ни малейшего сомнения в правильности своего поступка».

– Что ж, рисковать вам, тан Максимильян, – внезапно хриплым голосом отозвался со своего места Дарин, – голосуем за план тана.

Понятное дело, все проголосовали единогласно – вся ответственность за это мероприятие теперь полностью лежала на мне, как и его последствия.

– Тогда остался последний вопрос, кто идет со мной, а кто остается здесь, причем он головой будет отвечать за моих специалистов-людей, – сказал я.

– Если правление не против, останусь я, – раздался голос Дорна, – в этот раз я не допущу, чтобы меня обвели вокруг пальца.

За его кандидатуру также было проголосовано единодушно.

– Пойду ознакомлю людей с принятым решением. – Я встал из-за стола, и неожиданно вслед за мной поднялись все гномы, которые стоя дождались, пока я не выйду из барака. «Что-то изменилось у них в душах», – понял я, направляясь к дому спецов.

Если описать все последующие месяцы одним словом, то это слово будет «безумие». Еще долгие годы после этих событий я с ужасом вспоминал претворение в жизнь своего плана. Я даже не упоминаю разговор с Валенсой, который состоялся через пару недель после того памятного совещания – ярость герцога меркла в сравнении с тем, что происходило, когда я во главе вооруженного отряда врывался в указанные мне герцогом деревни и отправлял крестьян целыми семьями к намеченной нами точке входа в подземелья гномов. Чтобы согнать людей с насиженных мест, приходилось применять и плети, и даже оружие. Никакие уговоры не помогали, собственноручно подписанные герцогом и громогласно озвученные указы никак не влияли на людей, которых отрывали от домов, построенных еще их прадедами, и везли в незнакомое место.

Мне повезло дважды: первый раз, когда я взял у гномов вчетверо большую сумму, чем по моим прикидкам требовалось для переселения людей, и второй раз, когда король отозвал в столицу герцога, который поначалу лично наблюдал за мной. Герцог с большой неохотой уехал, оставив меня во главе трехсотенного отряда конницы. Только благодаря тому, что он не мог повлиять на мои действия, я получил возможность руководить его людьми так, как хотел.

За эти месяцы я научился жить на коне, как ковбои из американских фильмов. Я ел, спал, умывался на лошади, потерял счет, сколько их сменил, загоняв до полусмерти. Я похудел на десяток килограмм, бывший при мне нубиец – на пятнадцать, мы мало того что высохли, как скелеты, так еще и до того пропылились и загорели, что люди при виде нас просто шарахались в стороны. Еще в первый месяц миграции я сорвал голос, поэтому все чаще общался со всеми проверенным методом Рона – тычком копья. Почему-то этот метод оказался самым действенным, и я все чаще не зачехлял копье, оставляя его лежать на луке седла, – это экономило мне время, нужное, чтобы достать его. Редкие часы дневного отдыха, а также все ночи мне отравлял нубиец, злобно отрывавшийся на мне за то, что я потащил его с собой. Очень скоро все мои мысли о человеколюбии и милосердии были выбиты из головы напрочь. Крики крестьян, женские причитания и плач детей вскоре превратились для меня в однообразный монотонный звуковой фон, а поскольку мне нужно было быть в нескольких местах одновременно, то и людские лица для меня теперь выглядели одинаково.

Но самое худшее произошло тогда, когда королю Торгидору донесли о передвижении огромных масс непонятных личностей по гномьим каналам. Я был вызван пред светлые очи короля и его советников и в течение четырех часов нагло врал им, что занимаюсь перевозкой исключительно домашнего скота на разведение и ничем иным. Хорошо еще, что наша система охраны каналов, которую мы выставили на всех временных остановках, отлавливала больше шпионов, чем нужно было для доставки нашим недоброжелателям правдивых сведений о перевозимых грузах. Ко всему прочему, мне пришлось согласиться на проверку моей деятельности «независимой комиссией», создать которую предложили королю его советники. Король, недовольный мной и, видимо, не очень поверив моему вранью, дал на это согласие. Видя, как уходящие из тронного зала советники радостно потирают руки, я решил остаться и уговорить короля дать мне отсрочку на прибытие этой самой комиссии. Торгидор сначала упирался, но все же согласился перенести проверку. Я просил провести ее не раньше весны следующего года.

Не успел я выйти от короля, как меня окружили гномы, которые ссужали мне деньги, и тоже потребовали отчета о тратах. В общем, в тот день нормы по количеству вранья в день были мною побиты на многие десятилетия вперед. Едва я расхлебался с гномами, как пришло известие о бунте тех крестьян, кто уже прибыл на место и начал обустраиваться в бараках. Дорн показал себя «умелым» политиком и не придумал ничего иного, как наставить на них арбалеты и топоры. Только мое вмешательство предотвратило кровопролитие и позволило заставить людей работать, но только отдельно от гномов.

Людей на новом месте пока не удавалось заинтересовать, их не привлекало ни отсутствие барщины и налогов, ни гарантии будущей свободы и новых домов. Согнанные силой, скученные в неизвестном месте, люди все как один были ко всему глухи и всего боялись. Конечно, были такие индивидуумы, которые, понимая неизбежность переселения и невозможность возвращения назад, начали устраиваться на новом месте, но, к сожалению, это были единицы, и их пример никого не убеждал.

Я прекрасно помню тот день, когда отпустил отряд герцога и совместно с такими же вымотанными бесконечной транспортировкой гномами заваливал вход в тоннели. Никакого счастья или удовлетворенности от выполненной невозможной работы ни у меня, ни у них не было, только глубокая усталость. В день, когда мы вернулись назад, я собрал всех и объявил этот день навечно выходным каждый год. Всех гномов и тех, кто строил бараки для людей, и тех, кто занимался транспортировкой, я отпустил на недельный отдых. Правда, самому пришлось заняться охраной людей от пьяных и маловменяемых гномов.