Бесшабашный. Книга 3. Золотая пряжа - Корнелия Функе Страница 14

– И что за подарок может, по-твоему, возыметь такое действие?

«…и пересилить магию моей бывшей возлюбленной», – добавил про себя король.

Ни тот ни другой до сих пор не упомянули Фею, но подспудно разговор крутился вокруг нее.

– Этот подарок только что сам упал в руки вашего величества.

Заядлые игроки, они привыкли читать мысли друг друга. Столько войн пройдено плечом к плечу. Они делили все: поражения и победы, гнев, страх, сомнения, триумф. И вместе смотрели смерти в лицо.

– Интересно… – Кмен снова отвернулся к окну. Оно выходило на восток. – Сколько солдат тебе нужно?

– Не больше десятка, чтобы не бросались в глаза. Охотно прихвачу парочку человекогоилов.

– В самом деле? – удивился Кмен. – Не ты ли хотел их всех перестрелять?

– Хороший полководец меняет стратегию в самый неожиданный для противника момент.

Кмен усмехнулся.

Так много пройдено… Этот яшмовый пес будет защищать его до конца, даст толпе разорвать себя вместо него, если потребуется.

Но почему бы заодно не заручиться поддержкой варяжского медведя?

Уилл еще не спал, когда зазвонил телефон. Два часа ночи – Клара поставила на письменный стол будильник его матери. Она хранила ее вещи и часто расспрашивала Уилла о ней, вероятно, потому, что своей матери не помнила.

Уилл схватил трубку. Поздний звонок его не удивил. Клара неделями работала в ночную смену, да и Джекобу нередко приходилось бодрствовать в дороге до утра. Оба знали, что Уилл привык ложиться на рассвете. Он с детства боялся кошмарных снов, но после возвращения из Зазеркалья уснуть для него означало ступить на вражескую территорию.

– Уилл? Это доктор Клингер. Клара работает у меня в отделении.

Этот голос – одновременно строгий и сочувственный – напомнил Уиллу о другом звонке: «Вашей матери хуже. Может, вам имеет смысл заехать?»

Но тогда все было, по крайней мере, предсказуемо. На этот раз Уилл не знал, что и думать.

Она всего лишь ушла на работу.

– …простите, большего я вам пока сказать не могу.

Уилл вскочил с постели. В такси он безуспешно пытался дозвониться до брата.

Мать умерла в другой больнице, но этот лифт напомнил Уиллу месяцы, когда он ее навещал. Лифт и запахи в коридорах.

Доктор ждал. Уилл его узнал. Они виделись на вечеринке, которую коллеги устроили как-то в их с Кларой честь.

«Внезапная кома», «без сознания», «ее нашла сестра» – бессвязное бормотание лишь выдавало его беспомощность. Уилл последовал за врачом в комнату, где она спала.

Он уже видел подобный сон. Но кому в этом мире мог он рассказать о мертвой принцессе на увядших розах? На халате, лежащем на стуле рядом с кроватью, блеснула брошь, которую Уилл никогда не видел раньше: мотылек с черными крыльями и серебряной головкой.

Привет из Зазеркалья.

– Редкая инфекция, – услышал Уилл за спиной голос доктора.

«Ранка на пальце», «анализ крови»…

Уилл не отвечал. Что ему было говорить? Не иначе как сама Фея нанесла визит его подруге.

Он попросил Клингера оставить его наедине с невестой и подошел к кровати.

Ни колючей изгороди, ни замковых стен. Их ничто не разделяло. Поцелуй же ее, Уилл, это так просто. Но она казалась такой чужой, как тогда мать. Уилл старался забыть, где находится, и силился вспомнить их первую встречу. Но в голове всплывало одно и то же: пряничный домик деткоежки, пещера, кожа, покрывающаяся зеленой коркой.

Всего лишь поцелуй.

Однако ноги словно приросли к земле. Или его сердце все еще оставалось каменным? Иначе как объяснить это внезапное исчезновение чувства? Любовь словно испарилась, он предал ее, когда она больше всего в нем нуждалась. Он должен поцеловать Клару, как сделал это тогда, в больничном коридоре перед палатой матери. Но почему любовь вечно ищет соседства смерти?

Губы Клары были мягкими и податливыми, но она не просыпалась, и перед глазами Уилла снова предстала принцесса в башне, с пергаментным лицом и выцветшими, как солома, волосами.

Просыпайся же, Клара! Я люблю тебя… пожалуйста…

Он еще раз наклонился к ее губам, но ничего не почувствовал, кроме нового приступа отчаяния. Я люблю тебя… Она любила его больше. Всегда.

Врач вернулся и рассказал, какие анализы еще предстоит сделать. Уилл подписал бумаги и снова позвонил Джекобу. Безуспешно.

Доктор пообещал сообщить, как только что-нибудь изменится, и отправил его домой.

Уилл не помнил, как оказался на улице. Он хотел заплакать, но глаза оставались сухими. Тогда Уилл стал следить за огнями проезжающих автомобилей, как будто это могло что-то прояснить. Джекоб. Он должен переговорить с братом.

Джекоб что-нибудь придумает, он отыщет способ, заклинание, которое… которое что? Заменит его любовь?

Даже если так.

Уилл оглянулся на больничный корпус. Ее нельзя оставлять там. Джекоб найдет выход, она проснется. И тогда Уилл будет любить ее, как она того заслуживает.

– Как легко ты берешь все на себя, Уилл. Почти так же легко, как твой брат отказывается платить по счетам.

Он обернулся. Сидевший на скамейке мужчина обратился к нему как к старому знакомому, между тем Уилл не помнил, чтобы когда-нибудь видел его раньше. «Скамьи слез» – так называла Клара это место. Потому что здесь делали первую передышку родственники больных, возвращавшиеся от врачей с плохими известиями.

– Простите, мы знакомы?

Вопрос из разряда тех, что задают вежливые люди вроде Уилла, когда хотят, чтобы их оставили в покое.

Мужчина улыбнулся.

– Да, но ты был слишком мал, чтобы меня помнить. Я близкий друг твоей матери.

Взвизгнула «скорая помощь». Уилла бесцеремонно столкнули на обочину дорожки. Столько народу даже в это время! Этот незнакомец казался подозрительно чужим в окружавшей его обстановке. Или, скорее, наоборот: обстановка была для него чужой. Уилл даже засомневался, не во сне ли это все с ним происходит. После возвращения из Зазеркалья он часто путал сны с явью. Как это Джекоб не боится этих переходов? С ума можно сойти.

Но почему она не очнулась? Ему следовало бы лучше о ней заботиться, любить ее…

Мужчина на скамейке весело прищурил глаза, как будто развлекался тем, что читал его мысли. Он так и не представился.

Ах, если бы… Образцовый сын, брат, любовник. Уилл Бесшабашный, ты – чистая доска, на которой всяк малюет что хочет.