Капитаны в законе - Валерий Елманов Страница 14

И в качестве наглядного доказательства, торопливо метнувшись наверх, вынесла новую, пахнущую свежей древесиной липовую фигурку, полую внутри.

Сангре задумчиво повертел ее в руках и внезапно подметил существенное отличие от предыдущей. Если у той были обычные стандартные черты лица, то нынешняя…

– Я конечно могу ошибиться, но сдается, это уже не матрешка, – констатировал он. – Ну-ка, старина, взгляни на нее и скажи мне, как художник художнику, на кого она похожа, – и он пододвинул ее Улану.

Тот внимательно рассмотрел фигурку и улыбнулся, передав обратно Петру:

– А чего смотреть. Сразу видно – копия сестрицы.

– Да ну! – не поверила девушка, выхватила из рук Сангре будущую солонку и, нахмурившись, уставилась на нее. – Взаправду схоже, – удивленно протянула она.

– Потому и красивая получилась, – улыбнулся Буланов.

– Скажете тоже, Улан Тимофеевич, – вспыхнула Заряница и щеки ее зарделись нежным розовым румянцем. – Нешто я…

– И не спорь, – наставительно сказал Сангре. – Тебе бы еще лапти на шпильках и мини-сарафан с декольте поглубже, вообще бы цены не было.

Цвет щек у девушки мгновенно сменился с розового на пунцово-красный. Хотя она вновь толком не поняла слов Петра, но по тону догадалась – это похвала. Окончательно засмущавшись и торопливо пробормотав, что брат не покормлен, Заряница опрометью ринулась к лестнице.

– А ведь это знак, – продолжая крутить в руках матрешку, неожиданно выдал Сангре. – И добрый знак.

– К чему?

– К началу внедрения моей идеи в жизнь.

– Кстати, ты так до сих пор и не рассказал мне, в чем она заключается, – напомнил Улан.

– Мне уйти? – обреченно осведомилась Изабелла.

Буланов жалобно посмотрел на друга.

– Да нет, – вздохнул тот. – Согласно моим расчетам в будущей комбинации придется задействовать всех, в том числе и… – не договорив, он выразительно покосился на испанку.

Та благодарно улыбнулась в ответ.

– А не опасно? – нахмурился Улан.

– Ерунда, – отмахнулся Сангре. – Но вначале повторюсь. Итак, нашему князя предъявят в Орде три главных обвинения: зажуленные гривны, усопшую сестру Узбека и обиду, нанесенную ханскому послу. Так? А теперь, Уланчик, выдай мне какая, на твой взгляд, из трех предъяв станет решающей в вынесении смертного приговора.

Буланов задумчиво взял в руки оставленную Заряницей на столе матрешку и принялся рассуждать. Как всегда, его логика выглядела безупречно, ибо каждое предположение он неизменно подкреплял фактом. Говорил неторопливо, рассудительно, но лаконично, и через пяток минут подвел итог: главной остается смерть сестры Узбека. Но сделав сей вывод он внезапно помрачнел и угрюмо проворчал:

– А мы с тобой расследование ее гибели… – не договорив, он умолк.

– Не будем о грустном, – ободряюще заявил Сангре. – Оно в прошлом, а шагать по жизни с повернутой назад головой чертовски неудобно, но главное – не видишь кочек впереди, а потому недолго споткнуться. Я ведь к чему попросил тебя выдать сей расклад. Хотел окончательно убедиться в том, правильное ли я направление выбрал. Получается, самое то. Плевал ордынский хан на зажуленные гроши, и что его послу по сопатке настучали – тоже терпимо. А вот когда речь о личном зашла – его задело и самолюбие взыграло не на шутку. Отсюда вывод: наш контрудар должен касаться исключительно личного. То есть требуется как следует ухватить за вымя несоразмерно раздутое самолюбие Узбека, и выжать из нее всю желчь пополам с дерьмом, предварительно направив соски в сторону Юрия Даниловича.

Буланов укоризненно кашлянул, выразительно посмотрев в сторону слегка покрасневшей Изабеллы.

– Ты бы того, выбирал выражения, – попенял он другу. – К тому же из вымени обычно молоко выжимают, если уж на то пошло.

– Я уже привыкла, – кротко заметила испанка.

– Видишь, она привыкла. А что до молока, то оно у коровы, потому как та – очень полезное домашнее животное. А из вымени ордынского хана может вылезти… – Петр покосился на испанку и сформулировал помягче, – исключительно соответствующий его гнусной сущности продукт. Но хватит о фекалиях и перейдем к сути. – И он неожиданно замолчал, потирая переносицу.

Воцарилась тишина. Оба ждали продолжения, а оно никак не наступало. Наконец Сангре крякнул и заявил:

– Нет, робяты, так я излагать не могу. Мне нужон простор.

С этими словами он вскочил со стула и принялся расхаживать по комнате, на ходу излагая историю зарождения своей «гениальной» идеи.

Впервые она забрезжила в его голове во время княжеского визита, когда он смотрел на наградную гривну на груди Кириллы Силыча и изображенный на ней портрет Михаила Ярославича. Но это были пока лишь неясные туманные очертания, не более. Зато когда он бросил случайный взгляд на матрешку, вырезанную Горыней, туман стал сгущаться, обретая форму.

Утром к нему подошла собравшаяся на торжище Заряница и, немного смущаясь, впрочем, как и обычно в таких случаях, попросила немного серебра. Петр полез в шкатулку, небрежно зачерпнул горсть серебряных монет и высыпал ей в ладони. Однако девушка, немного полюбовавшись ими, неожиданно протянула пять штук обратно, попросив заменить.

– Ты бы лучше новгородские гривенки дал, а эти побереги – уж больно баские[6], жалко, – простодушно пояснила она причину.

Сангре недоуменно посмотрел на них, хотел бросить в шкатулку, но так и застыл, продолжая держать в открытой ладони, ибо в этот самый миг идея окончательно созрела и выпрыгнула наружу. Но он честно и добросовестно продержался до вечера, предвкушая час своего торжества.

– А теперь смотрите внимательно, – произнес он, извлек из кармана десяток монет и выложил их на стол. – Что мы видим?

– Обыкновенные деньги из разных стран, – и Улан недоуменно пожал плечами, ожидая продолжения.

– А поконкретнее?

Улан пожал плечами, но слово взяла Изабелла.

– Эта французская, турский грош, ее еще называют турнозой, – она отложила в сторону монету с крестом и потянулась за другой. – Пражский грош, – последовал вскоре уверенный вердикт. – С краю лежит английский гроут. Остальные чеканены в итальянских городах. Этот, с Христом, самый первый дукат, пока серебряный. Тогда еще Сицилийское королевство герцогством было.

– Ты так хорошо разбираешься в истории монет? – удивился Сангре.

– Да нет, – пожала она плечами. – Просто надпись латинскую прочла. Sit tibi Christe datus, quern tu regis iste ducatus. Это герцогство, коим ты правишь, тебе, Христос, посвящается, – процитировала она, пояснив: – Думаю, от последнего слова и пошло название самой монеты, ну а последняя…

Она прищурилась, вглядываясь в причудливую загадочную вязь на самой маленькой монетке, и через минуту неуверенно произнесла: