Друсс - Легенда - Дэвид Геммел Страница 14

Игрок громко потянул носом и поскреб грязным пальцем в бороде.

— Вот эта, — указал он наконец на среднюю скорлупку. Зибен поднял ее — под ней ничего не было. Он приподнял правую, ловко подсунул под нее изумруд и предъявил публике.

— Чуть-чуть не угадал, — с лучезарной улыбкой сказал он. Воин выбранился и пошел прочь, расталкивая толпу. Его место занял чернявый коротышка — запах, исходивший от него, мог бы свалить вола. Зибен ощутил искушение дать ему выиграть. Фальшивый изумруд не стоил и десятой доли того, что поэт уже выманил у простаков, но проигрывать было бы обидно, и чернявый мигом лишился трех монет.

Толпа раздалась, и к Зибену приблизился молодой воин в черном, с наплечниками из сверкающей серебристой стали. На его шлеме красовался серебристый топорик в обрамлении двух черепов, а при себе он имел большой топор с двойным лезвием.

— Хочешь попытать счастья? — спросил Зибен, заглянув в холодные голубые глаза.

— Почему бы нет? — низким спокойным голосом отозвался воин и положил на бочонок серебряную монету. Руки поэта замелькали, выписывая скорлупками хитрые восьмерки, и остановились.

— Надеюсь, глаз у тебя острый, дружище.

— Достаточно острый. — Воин тронул огромным пальцем среднюю скорлупку. — Вот здесь.

— Сейчас посмотрим. — Поэт протянул руку, но воин отстранил ее.

— Посмотрим, — подтвердил он и медленно перевернул правую и левую скорлупки. Под ними было пусто. — Вот видишь, я прав, — сказал он, глядя светлыми глазами в лицо Зибена. — Показывай.

Зибен с натянутой улыбкой подсунул изумруд под скорлупку.

— Молодец, дружище. Глаз у тебя и впрямь орлиный. — Зрители похлопали в ладоши и разошлись.

— Спасибо, что не разоблачил меня, — сказал Зибен, собирая свое серебро.

— Дураки и деньги — что лед и жара, вместе не уживаются. Ты Зибен?

— Быть может — смотря кто спрашивает.

— Меня прислал Шадак.

— Зачем?

— За тобой остался должок.

— Я в долгу перед ним — при чем здесь ты?

— И верно, ни при чем. — Воин помрачнел и зашагал к таверне по ту сторону улицы, а рядом с Зибеном, откуда ни возьмись, возникла молодая женщина.

— Ну как, заработал мне на ожерелье?

Зибен улыбнулся ей. Она была высокая, статная, с черными как смоль волосами, темно-карими глазами, полными губами и чарующей улыбкой. Зибен обнял ее, и она поморщилась.

— Зачем тебе столько ножей? — На его нагрудной перевязи из бурой кожи висели четыре метательных клинка, плавно закругленных кверху.

— Привычка, любовь моя. Ночью их на мне не будет — зато я принесу ожерелье. — Он поцеловал ей руку. — А сейчас прости — долг зовет.

— Долг, мой поэт? Что ты знаешь о долге?

— Очень мало, — усмехнулся он, — но свои долги плачу всегда, это моя последняя зацепка на утесе благопристойности. Увидимся позже — Он поклонился и перешел через улицу.

Внутри старой трехэтажной таверны помещалась длинная комната с открытыми очагами на обоих концах, обведенная поверху галереей. Здесь стояло десятка два столов, а за окованной медью стойкой шесть прислужниц разливали пиво, мед и подогретое вино. Народу тут нынче собралось не по-обычному много, поскольку день был базарный и жители всей округи съехались на распродажу скота. Зибен подошел к длинной стойке, и служаночка с волосами цвета меда улыбнулась ему.

— Наконец-то ты соизволил зайти ко мне. — Разве можно долго сносить разлуку с тобой, милая? — ответил Зибен, стараясь вспомнить, как ее зовут.

— Я освобожусь ко второй страже.

— Где мое пиво? — осведомился здоровенный крестьянин слева от Зибена.

— Теперь мой черед, козья морда! — вмешался другой. Девушка, послав Зибену застенчивую улыбку, бросилась улаживать назревавшую ссору.

— Господа хорошие, у меня ведь только одна пара рук. Сию минуту.

Зибен поискал в толпе незнакомца. Тот сидел один около узкого открытого окошка, и поэт опустился на скамью против него.

— Давай-ка начнем сызнова. Позволь угостить тебя пивом.

— Я пью свое, — буркнул воин. — И ты сидишь слишком близко от меня.

Зибен подвинулся, оказавшись наискосок от собеседника.

— Так лучше? — язвительно осведомился он.

— Да. Надушился ты, что ли?

— Это ароматное масло для волос. Тебе нравится? Воин потряс головой, но от дальнейших замечаний воздержался. Прокашлявшись, он сказал:

— Мою жену увели в рабство. Она в Машрапуре. Зибен откинулся назад, смерил его взглядом.

— Видимо, тебя в то время дома не оказалось.

— Верно. Они забрали всех наших женщин. Их я освободил, но Ровены с ними не было: человек по имени Коллан уехал с ней еще до моего прихода.

— До твоего прихода? Экая скромность. Ну а дальше?

— О чем ты?

— Как ты освободил этих женщин?

— На кой черт тебе это нужно? Нескольких негодяев я убил, остальные разбежались. Главное то, что Ровена в Машрапуре. Зибен вскинул тонкую руку.

— Будь так любезен, давай по порядку. Во-первых, какое отношение ко всему этому имеет Шадак? А во-вторых, не хочешь ли ты сказать, что в одиночку напал на Хариба Ка и его головорезов?

— Не в одиночку. Шадак был там — его схватили и хотели пытать. Еще были две девушки, хорошие лучницы. Но это все дело прошлое. Шадак сказал, ты поможешь мне отыскать Ровену и придумаешь, как ее спасти.

— Спасти от Коллана?

— От кого же еще? Ты что, глухой или тупица? Зибен, сузив темные глаза, подался вперед.

— Ты очень мило просишь о помощи, мой большой безобразный друг. Удачи тебе на твоем пути! — Он встал и вышел на свет предвечернего солнца. У входа в таверну прохлаждались какие-то двое, а третий строгал деревяшку острым как бритва охотничьим ножом.

Первый — один из тех, что проигрался у бочонка, — загородил Зибену дорогу.

— Ну что, получил обратно свой изумруд?

— Нет. Экий неотесанный невежа!

— Так он не друг тебе?

— Где там! Я даже его имени не знаю — да и знать не хочу.

— Говорят, ты очень ловко управляешься со своими ножами. Правда это?

— А почему ты спрашиваешь?

— Ты мог бы отобрать свой изумруд, если б захотел.

— Ты хочешь напасть на него? Зачем? Насколько я понял, денег при нем нет.

— Дело не в деньгах! — рявкнул второй. Зибен отшатнулся от его запаха. — Он сумасшедший. Два дня назад он налетел на наш лагерь, распугал наших лошадей — я так и не нашел своего серого. И убил Хариба. Груди Асты! Да он не меньше дюжины человек уложил своим проклятым топором.