Защитник Империи - Андрей Буревой Страница 15

– Десятник, – обратился я к Готарду, – потрудитесь отделить от отары уважаемого бая Дустума четыре тысячи шестьсот сорок овец, перед тем как он угонит стадо.

– В смысле? – выпучил глаза Готард.

– В смысле нам повезло, – охотно пояснил я. – На таможенный пост случайно забрели четыре с лишним тысячи овец. Так что бери парней, и загоняйте их в свободный загон. А завтра мы их продадим и деньги поделим на всех!

– Как это случайно забрели? – не поверил Готард.

– Обыкновенно, – усмехнулся я и, взяв в руки заверенную баем Дустумом таможенную декларацию, принялся разъяснять: – Вот смотри. Всего сейчас на территории таможенного поста двадцать шесть тысяч четыреста сорок три овцы. Округляем до десятков, согласно распоряжению казначейства. Остается двадцать шесть тысяч четыреста голов. Из них двадцать одна тысяча восемьсот является собственностью бая Дустума, судя по декларации. И остаются еще четыре тысячи шестьсот сорок лишних овец. Бесхозных. Приблудились, видимо, в пути к отаре уважаемого бая.

– Так… – Готард утратил дар речи и окаменел. Он только и мог что переводить изумленный взгляд с меня на Дустума и обратно.

– Так, может, это мой барашка-то? – быстро сориентировался бай, куда дует ветер. Я смерил его откровенно недоверчивым взглядом, вынудив поперхнуться и растерянно договорить: – Сто барашка туда-сюда… какой разница…

– То есть это все же ваши овцы? И вы признаете, что вами осуществлена попытка переправить часть своей отары без уплаты таможенной пошлины? – сдвинув брови, сурово вопросил я.

Бай было кивнул и тут же отчаянно замотал головой. Дошло. Ведь если сознаться, то от положенного штрафа в размере полной рыночной стоимости контрабанды ему никак не отвертеться. Плюс судебные издержки, само собой, придется оплатить. А уж как над ним будут смеяться другие баи… До самой старости станут припоминать, как он, пытаясь сэкономить пару золотых, потерял в сотню раз больше.

Чтоб подстегнуть размышления бая, я спросил Готарда:

– Десятник, ты не в курсе, почем сейчас на рынке овцы идут?

– По шесть серебрушек и четыре медяка, – мгновенно отчеканил отмерший Готард.

– Это значит, на круг у нас около трех сотен золотом выходит? Неплохо… – задумчиво протянул я, косясь на отчего-то вспотевшего бая, вытирающего кружевным платком лоб. И поинтересовался у Дустума: – Или все же это ваша контрабанда?

– Не мой! – помотал головой бай. Плюхнувшись обратно на стул, он многозначительно указал взглядом на Готарда и предложил мне: – Говорить давай?

– Готард, выйди на минутку, – попросил я десятника. И сказал ему в спину: – И не трепись пока об этом ни с кем.

– Понял, – кивнул тот и вышел, затворив за собой дверь.

Дустум тут же склонился ко мне через столешницу и вопросил без всяких коверканий, на чистом имперском:

– Сколько ты хочешь? Полсотни? Сотню?

– Я взяток не беру! – одернув мундир, разыграл я оскорбленное достоинство и с возмущением посмотрел на бая.

– Ай, зачем взятка?! – немедленно отреагировал Дустум, с экспрессией всплеснув руками. – Подарок!

– Я что, по-твоему, барышня, чтобы мне подарки дарить? – грубо оборвал я наглого степняка.

Раскрыв рот, бай так ничего и не сказал.

Зато бес отреагировал, сердито зашипев мне на ухо: «Ты что творишь, ослоголовый? Что творишь?! Зачем человека, идущего верным путем, с толку сбиваешь?! Не так это делается! Надо намекать, что мало дают, а не что брать не будешь!»

– Зачем барышня?! Друг! – нашел, как выкрутиться, бай.

– Вот это другой разговор, – удовлетворенно кивнул я. И, сложив руки на столе, изобразил радушную улыбку. – Если чисто по-дружески, то есть один вариант решения проблемы к обоюдному удовольствию. Без взяток и подарков.

«Что?! Что?! – тут же возопил бес. Сидя у меня на плече, он-то уже потирал лапки в ожидании золотых кругляшей. – Ты совсем сдурел?!»

«Бес, а ты Кейтлин видишь?» – вдруг спросил я, проигнорировав его возмущенные вопли.

«Ну вижу, – прекратив разоряться, кивнул тот и бросил недоуменный взгляд на стоящую возле стола суккубу. – А она-то тут при чем?»

«И я ее вижу, как ни странно, – подчеркнул я этот удивительный факт и любезно пояснил недоумевающему бесу: – И вот пока я ее вижу, ты золото шиш увидишь! Понял, скотина зловредная?!»

«Да я-то в чем виноват?! Это же ты все время о Кейтлин думаешь! А виноват почему-то бес! А я же все для пользы дела, все для пользы дела… Каждую корочку в дом тащу! А ты… Опомнись! Денежки ведь мимо нас проплывают!» – в отчаянии заломив лапки, горестно взвыл бес, но я проигнорировал его стенания.

– Какой такой решений? – осторожно спросил бай Дустум, опять перейдя на свой говор, коверкающий имперскую речь. Видимо, из-за волнения.

– Ты племяшку Лигета видел? – вопросом на вопрос ответил я.

– Лидка? Видел… – Бая явно сбил с толку неожиданный переход к обсуждению родни трактирщика. – Страшный, как кайран… [2]

– А ты знаешь, что Лигет собирает деньги, чтобы поправить девчонке красоту? – поинтересовался я. – Но никак нужную сумму не накопит… И вспомоществование в этом добром деле ему не помешает…

– Сколько? – уточнил Дустум, мгновенно вычленив из моего намека его суть.

– А не знаю, – усмехнувшись, развел я руками. – Сколько ему не хватает до потребной суммы. Тут уж как повезет. Может, и десятком золотых отделаешься, а может, и полсотни выложить придется. Чтобы в другой раз думал, когда контрабанду протащить решишь, во что тебе это обойдется и не проще ли невеликую таможенную пошлину уплатить.

– А с барашками что?.. – осторожно спросил бай, в очередной раз утерев платочком выступивший на лбу пот.

– Да ничего, – пожал я плечами. – Оформим на них еще одну таможенную декларацию, уплатишь положенную пошлину, да гони их себе с миром.

– Я сейчас! – подскочил со стула бай. Смекнул, видать, что у Лигета в кубышке явно не один золотой лежит и ему всяко меньше денег давать придется, чем чинуши начислят к уплате за контрабанду.

«Вот все и сладилось, – довольно потер я руки, глядя на тоскливо вздыхающего беса. И весело рассмеялся: – Думаю, тебе пойдет в зачет это доброе дело, как считаешь? Ты же мне как-никак подсоблял. Погляди там, шкурка-то у тебя не белеет еще?»

«Не белеет! – буркнул в ответ рогатый и, покосившись на меня, закатил глаза: – До чего же тяжко с тобой… Даже уже и не знаю, как до тебя достучаться… Сотню бесенят и то проще уму-разуму научить, чем одного остолопа».

«Не надо меня учить, – наотрез отказался я от сомнительного удовольствия быть обучаемым бесом. – Свое разумение имеется. И без твоих поганых наущений как-нибудь обойдусь!»