Пират. Капитан - Командор - Андрей Посняков Страница 15

— Если вы хотите со мной, то напрасно. Имейте в виду, у меня револьвер!

— А у нас ружье, — натянуто хохотнул Громов. — Да и своя машина имеется.

— Так что случилось-то, может, скажете? — выступив вперед, Лина преградила незнакомцу дорогу.

Тот, сняв очки, нервно протер их подолом выпроставшейся из брюк рубашки:

— А вы что же, ничего не знаете?

— Так газет не выписываем, а радио целый день молчит, шипит только.

— Наши бомбили Москву, Ленинград, Киев… — тихо промолвил мужчина. — А русские нанесли ракетный удар по Нью-Йорку и Вашингтону.

— Вранье! — Громов саркастически рассмеялся. — Нет никакой войны, понимаете? И не будет! Поверьте мне, я знаю.

— Что вы знаете?!!! — незнакомец неожиданно перешел на фальцет. — Не знаю, кто уж из них там первый начал — наши или русские, а Нью-Йорка нет уже! Один пепел! И Эйкена вот-вот не будет — такой-то завод, лаборатории… разве русские это оставят? Вот все и бегут… куда-нибудь подальше.

— Врут, — уже не столь убежденно пробормотал Андрей. — Не может такого быть, не может! Ну был Карибский кризис, да… и Третья мировая едва не началась из-за размещенных на Кубе ракет. Но Хрущев с Кеннеди договорились… договорятся…

Уже не было не только Нью-Йорка. Не было и всей Новой Англии, и вместо Лос-Анджелеса, Хьюстона, Санта-Фе пылали ядерные костры! То же самое можно было сказать о Москве, Ленинграде, Киеве… о всех крупных городах СССР.

Пущенная с Кубы советская ракета немножечко сбилась с цели, угодив не в плутониевый завод, а на пару десятков миль восточнее… к реке Южный Форк.

Тысячи солнц разом вспыхнули в небе, вздыбилась мать-земля, и огромный, грозно колыхающийся гриб атомного взрыва встал над Эйкеном во всей своей ужасающей красоте!

Правда те, кто ехал по шоссе на Бамберг, так и не смогли ее оценить. Просто не успели. Испепелились. Превратились в молекулы. В пар.

Вот вам глупые амбиции политиков и генералов, вот вам Третья мировая война, вот вам — водородная бомба, знаменитая хрущевская «кузькина мать»!

Почти ничего не осталось. И почти никого. Лишь радиоактивная пыль да догорающие развалины городов. И ядерная зима — как альтернатива для немногих уцелевших. Мрачная, прямо скажем, альтернатива.

Кто-то сильно щекотал щеку. Вот перестал. Потом — чуть погодя — опять! Еще сильнее.

Фыркнув, Громов проснулся и, распахнув глаза, сдул щекотную травинку, щурясь от бьющего прямо в глаза солнца.

— Доброе утро, милый, — сонным голосом произнесли за спиной. — Чего это мы в траве-то уснули? В каком-нибудь баре перепились? О, святая дева — ничего же не помню! — Бьянка поднялась на ноги, старательно отряхивая прилипшие к джинсам и блузке листья и пожухлую от солнца траву. — А вроде мы куда-то ехали… На ночь-то глядя. Интересно, а Лина с Майком где?

— Вот именно — где?!

Застонав, Андрей уселся в траве, скрестив ноги и обхватив руками голову, вспомнил до мелочей вчерашний вечер — или сегодняшнюю ночь? Как внезапно погас свет, как поехали на «Плимуте» к шоссе, посмотреть на колонну автомобилей… Как расспросили случайного мужичка, и тот им наговорил тако-ое! Третья мировая война, ядерная война началась! Полмира исчезло, превратившись в груду радиоактивных развалин и дымящийся пепел! Громов поначалу не поверил, но потом в ночном небе вдруг вспыхнуло сто тысяч солнц. Ядерный взрыв! И… ничего… И — вот здесь они с Бьянкой — вот здесь, и, похоже, что живы, а вот где Майк и Лина? Где все, кто ехал в ту ночь по шоссе на Бамберг и дальше — к морю, стараясь сбежать из Эйкена, подальше от завода по производству начинки для водородных бомб. Какой-нибудь обогащенный уран, плутоний, тритий… Его, этот завод, и накрыла советская ракета с ядерным зарядом! А заодно — испепелила и обезумевших от предчувствия огромного несчастья людей. Беженцев…

Черт! Черт! Черт!

А не привиделось ли все это? Ведь они-то с Бьянкой — живы и невредимы. И мир вокруг — солнечный, напоенный чудесным запахом трав — вовсе не напоминал выжженную атомным взрывом пустыню! Ну конечно, не напоминал. Ничуть!

— Хорошо как! — подойдя, юная баронесса обняла молодого человека за плечи. — Ах, как хорошо.

И, главное, голова не болит… и из носа кровь не идет, значит — не облучились. А, может, и не было никакого взрыва? Да и не могло быть! Никак не могло. Да, 27 октября 1962 года мир стоял на грани ядерной войны, Громов, как историк, хорошо знал это, как и то, что у Хрущева и Кеннеди все же хватило ума послать на три буквы свое военное лобби и прийти к соглашению. Может быть, именно это и стало причиной убийства Кеннеди? И — отставки Хрущева?

Впрочем, что гадать — Третья мировая война все же не случилась, не было ее. Не бы-ло! А что же тогда было? Вот именно этой ночью.

— Милая, ты не помнишь, куда мы вечером ездили?

— К дороге, на машины смотреть, — девушка пожала плечами. — Ты не помнишь, что ль?

— Да помню, — покусал губу Андрей. — Посмотрели, а дальше что?

— Дальше с мужчиной каким-то беседовали, он из старой колымаги вылез.

— Из чего?

— Ну так Лина его авто обозвала. Еще смеялась.

— Мужчину и я помню. А потом? Что потом-то было?

— Что потом? — баронесса насмешливо сверкнула синими, как море, глазами и вдруг сникла. — Ой… не помню.

— И я не помню, милая. Вот то-то и оно.

— Наверное, мы в какую-нибудь таверну заехали, — несмело предположила Бьянка. — И там, как тут принято говорить — набрались.

— Тогда б голова раскалывалась! И у меня, и у тебя, милая.

Девушка неожиданно рассмеялась и, щелкнув любимого по носу, наставительно заметила:

— От хорошего виски голова никогда не болит! Сколько бы ни выпито.

— Ого! — изумился Громов. — Это кто ж тебе такое сказал? Лина?

— Лина… и Майк, — девчонка согласно кивнула и вновь встрепенулась. — Так мы идем их искать или нет?

— Идем, конечно!

Хохотнув, Андрей обнял Бьянку за талию, поцеловал… Девушка сразу отозвалась, поначалу — слабо, а потом — все сильней и сильней, так, что молодой человек напрочь забыл о том, что только что собирался куда-то идти, кого-то искать… Нашел уже! Горячие губы, томный взгляд синих глаз, влекущих, зовущих, тянущих в самый глубокий омут…

Не выпуская друг друга из объятий, влюбленные опустились на колени в траву, Андрей медленно расстегнул на баронессе блузку, погладил упругий животик, поласкал грудь, тяжело вздымающуюся, упругую и такую нежную, что ее просто невозможно было не поцеловать. Накрыв губами сосок, Громов привлек девушку к себе, чувствуя, как ласковые руки ее стягивают с него рубашку… И снова их губы слились, сорванные джинсы полетели в траву, заколыхалось небо…