Голем в Голливуде - Джесси Келлерман Страница 15

– Сколько времени хранится запись?

– Сорок восемь часов.

– Можно взглянуть на вчерашнюю запись около пяти вечера?

На мониторе появилось окно, разбитое на восемь квадратов с почти одинаковыми картинками дороги. Мейсон кликнула по счетчику, ввела время, задала скорость просмотра 8х и тюкнула пробел.

В окошках разноцветье сменилось зеленью ночного виденья, но все прочее осталось неизменным.

Как в наипаршивейшем авторском кино.

– Можно чуть быстрее? – попросил Джейкоб.

Мейсон увеличила скорость до 16х.

На экране промелькнула тень.

– Что это было?

– Койот.

– Откуда вы знаете? Можно отмотать?

Мейсон закатила глаза, отмотала запись и установила скорость 1х.

Верно: высунув язык, по дороге крался тощий мохнатый зверь.

– Поразительно, как вы разглядели, – сказал Джейкоб.

Клэр Мейсон мечтательно улыбнулась экрану:

– Практика, голубчик, практика.

Джейкоб сидел в «хонде», прислушиваясь к лязгам и щелчкам остывающего мотора. Движок уработался. Каждая поездка к месту преступления отнимала у него годы жизни. С учетом карты «Дискавер» и авансированного жалованья стоило бы, пожалуй, пересесть в прокатную машину.

Если ехать сюда на автомобиле, камеры Клэр Мейсон не избежишь. Однако ни отпечатков покрышек, ни смятых растений.

Пехом? В обход дороги, упрятав ношу в бакалейный пакет?

Вертолет?

Реактивный ранец?

Ковер-самолет?

Абра, Кадабра и Алаказам!

Как ни странно, под небом в россыпи звезд дом выглядел не столь зловеще. Ветер доносил шорохи, писки и уханье невидимых тварей, многочисленных ночных завсегдатаев.

Фонарь, который Джейкоб достал из бардачка, не понадобился ни перед домом, ни внутри. Вполне хватило лунного света и городского зарева.

Любопытное место – совершенно уединенное и совершенно открытое.

Избавление от трупа требует секретности. А тут все напоказ. Похоже, особое представление для избранной публики.

Кто владелец дома?

Кто о нем знал?

Джейкоб глянул на спутниковый телефон – не пропустил ли звонок Хэмметта – и нахмурился. Нет связи. Казалось бы, эти штуки должны работать повсюду.

Водя телефоном, Джейкоб побродил по дому – одно деление то появлялось, то исчезало. Пригвоздить его удалось на выходе из спальни. Джейкоб подождал значка пропущенного вызова. Ничего.

Удивительно, тут совсем не пахло смертью. Жутковато, но терпимо. Джейкоб не был мистиком, однако верил, что людей тянет туда, где их души находят свое отражение, а со временем души обиталища и обитателя сливаются.

Здесь царил покой на грани дзэнской безмятежности. Прекрасное место для писателя, художника или скульптора – идеальная студия под открытым небом. Хотя мало кто из творцов такое осилит.

Разве что богатей, строящий из себя художника.

По опыту Джейкоб знал, что подавляющее большинство злодеев выбирают путь наименьшего сопротивления. Потому-то и злодеи, что исступленно желают потакать своим прихотям, тратя как можно меньше сил. В массе своей преступники – патологические лентяи.

Чего не скажешь о нынешнем парне. У него есть стиль. Мерзкий, но явный. Возможно, в нем и впрямь была инакость – либо мнилась ему. Была и такая разновидность преступников – редкая, но яркая. Потрошители, Эды Гины, Деннисы Рейдеры [6]и прочие выродки. Из кожи вон лезли, только бы попасть в газеты. Примечательный злодейский подвид – Гитлеры, Сталины и Пол Поты.

Оба типа опасны. Первый – безоглядностью, второй – оглядкой.

В студии Джейкоб подошел к восточному окну, вспоминая дом своего детства: в углу гаража тяжеленные коробы с глиной, банки с краской и лаком, электропечка для обжига, под наброшенной тканью сушилка. Шаткий трехногий табурет, на котором сидела Вина Лев. Никакого гончарного круга. Только руки.

В юности она вроде бы заигрывала с авангардом. Вещественных свидетельств того периода не осталось. Когда Джейкоб подрос и научился видеть в ней творческую личность с амбициями, амбиции уже иссякли. На его памяти Вина ваяла только ритуальную утварь: чаши для вина, меноры, банки под специи для хавдалы [7]. По выходным возила их на ярмарки, продавала через еврейские магазины. Этот ее отказ от искусства ради ремесла не назовешь прагматичным. Капиталов мать не нажила. Горькая ирония: нынче эти предметы в некоторых кругах считались коллекционной редкостью.

Жаль, тогда не было интернета. Невезучие времена.

Какие времена ни возьми – все невезучие.

Вскоре после похорон Сэм, от горя впавший в ступор, надумал продать дом. Избавиться от мебели было несложно, а вот на гараж у отца не хватило духу. Джейкоб взял это на себя. Он уже привык, что теперь он единственный взрослый.

Купив рулон мусорных мешков, Джейкоб принялся за дело: яростно и методично зашвыривал в мешки незаконченные подсвечники и нераспакованные коробки с краской (негорючей, без содержания свинца). Разобрал сушилку и отдал деревяшки соседу, у которого был камин. За печку для обжига в ломбарде предложили тридцать долларов – от мизерности суммы пробудились и кувалдой шибанули угрызения совести.

Пятьдесят вместе с инструментами.

Нет, спасибо, сказал Джейкоб, их я оставлю.

Он взял тридцать долларов и, вернувшись в гараж, переворошил содержимое мешков, надеясь отыскать хоть что-нибудь, достойное сохранения. К несчастью, он выпустил пар от души: почти все превратилось в прах и осколки.

Уцелело несколько вещиц, обернутых газетами. Пара кофейных кружек. Чаша с ушками для омовения рук. Футляр мезузы [8]. Непонятного назначения банка с крышкой и крепкими тонкими стенками. Он осторожно сложил все в вещмешок, простеленный полотенцами.

В плотном свертке оказалось множество каких-то вещиц, каждая в своей обертке. Заинтересованный, Джейкоб отогнул краешек бумаги и вздрогнул, увидев крохотное чужеродное лицо. То же самое и в остальных сверточках.