Детонация - Василиса Раса Страница 15

Сказать, что смутиться мне в голову не приходило, — нагло соврать. Но делать это было откровенно глупо. Как глупо стесняться мужчину, с кем ночью занималась тем и так, что тело до сих пор отзывается сладко и правильно, и невероятно приятно. И мне было даже не смешно, когда в беспорядочном коктейле эмоций и чувств, захватившем меня, стоило открыть глаза и понять, где и с кем нахожусь, а главное, что же произошло ночью, я смогла разобрать благодарность. Она спокойным, огромным буйком удерживала меня на месте, заставляя радостно и всё-таки немного глупо улыбаться.

Вчера, когда вдруг осталась совсем без одежды и стало отрезвляюще холодно, я замерла на миг. И поздновато, по-моему, «включилась». Что же я делаю-то? Он мужчина — ему простительно. Как же для него теперь буду выглядеть я? Чуть отстранилась, попыталась увидеть в глазах признаки разочарования, пренебрежения или хотя бы насмешку.

— Карри? — отозвался этот невероятный человек, крепко прижимая растерявшуюся вдруг меня к себе. — Не надо, — прошептал, качнув головой, трогательно наморщил лоб. — Не сомневайся.

Или «да», или — никогда. Я выбрала быстро.

— Грэм… — выдохнула тогда такое правильное в его губы. Отвлеки же! Уничтожь эту слабость… И он, будто услышав, прижал к себе ещё теснее. Без объяснений, без выяснения условий, кто, кому и где будет дальше. Я всё принимаю так.

К чему сомневаться? В действительности все ответы — с нами всегда. Просто нужно знать, как с этим странным компьютером, способным оценить, предугадать и расшифровать, общаться. Мой компьютер говорил — однозначное, безапелляционное «немедленно».

И сейчас мне было бесконечно хорошо, и думать о последствиях, о продолжениях, вернее, отсутствии их, теперь я совершенно точно не собиралась. Нервы целее будут, решила твёрдо. И, по-прежнему улыбаясь, осторожно вернула голову на подушку.

На бедро опустилась тяжеленная рука, и в ухо хрипло констатировали:

— Ты проснулась.

— Нет, — шёпотом согласилась в ответ. Рука аккуратно притянула к себе ближе. И крепче.

— Вот и отлично, — хриплый шёпот коснулся теперь уже шеи. И я замычала, пытаясь отстраниться. Самоволка не удалась, а восставшее «слабоумие» владельца кровати не оставило ни единого шанса на скучное утро.

— Известно ли вам, прекрасная белокурая леди, — мужчина осторожно поцеловал, а потом тихонько прикусил моё плечо и простонал: — как же сладко ты пахнешь?

И мне бы тут рассмеяться, чтобы вызвать его умиление и улыбку. Но всё получилось не так. От слов и тягучего стона внутри рванул, взвился снова угасший с жаркой ночи пожар. И я совершила ту же самую ошибку, что вчера, — порывисто обернулась.

Завтрак вышел чудовищно поздним.

Боже, как приятно не знать и не ждать. Иногда именно в этом спасение. Я не знаю, кто он, и точно уверена, что, когда Весну откопают — уеду. Совсем. Ни ожиданий. Ни обязательств. Только здесь и сейчас. Признательность и чудо. От того, что знала — он ощущает то же! Смотрела ли я вперёд? Нет! И не собиралась! Только не сейчас. Не надо ничего портить.

Мы сидели друг против друга и одинаково улыбались. Ярко — глазами и еле видно — уголками губ. Грэм накрыл мою ладонь своей, как влюблённый руку возлюбленной, и я подумала, что, кажется, теперь знаю, что значит счастье.

Просто хорошо. Сейчас. В эту минуту. Рядом с этим человеком. Молчать. Ничего не объяснять. Не спрашивать. Не ждать. И больше не бояться. Пусть ненадолго. И, конечно, я была бесконечно рада, что он не оказался убийцей, извращенцем или просто любителем жёсткого секса. Я боялась этого с юности. Не знаю почему. Просто боялась, и всё, что мне может встретиться мужчина, который любит все эти страшные штуки с избиениями. Нет, я всё понимаю, что это делают по обоюдному согласию и оба партнёра непременно довольны. Но. Должен же человек чего-то бояться? Я боялась, что мне причинят боль. Наивная. Думала ли я тогда, что настоящую боль причиняет совсем не это?

А сейчас урезоненные гормоны повышали уровень моего благодушия. И я, прекрасно понимая, что всё моё теперешнее состояние спровоцировано и смоделировано именно этим, всё же пожала в ответ руку мужчины, что сидел в этот миг напротив, и тихо, почти еле слышно произнесла:

— Спасибо. — С удовлетворением отметила, как мелькнули в глазах одновременно шок и восхищение.

— Кэри, — поцеловал мои пальцы. И тут же подпортил впечатление: — Букет недоразумений и нелогизмов, — схватил крепко за запястье, когда я, хмурясь, попыталась вывернуть руку. А Грэм смеялся. Даже весело хохотал. — Я счастлив, что ты пришла. Не надо думать, прошу тебя. Просто будь. Сейчас. Мы оба слишком хорошо знаем цену времени и слишком торопимся жить. Поэтому и прошу. Не трать его на сомнения.

— Не буду, — улыбнулась, руша игру. — Только не я, — и услышала то, что заставило мои брови приподняться:

— Спасибо тебе. Я впервые за последние лет пятнадцать просто тихо счастлив.

Ещё вчера бросила бы холодно что-то типа «Рада за вас», или «Дышите в сторонку», или ругнулась бы, что мне совершенно монохромно, как чувствует себя отдельно взятая особь мужского пола в моём присутствии. Но сегодня, сейчас, слова теплом коснулись моего сердца, и я опустила глаза, улыбаясь. А после случилось закономерное — я подняла голову и встретила его взгляд. И тело откликнулось призывной волной. Не разрывая тягучего, пьянящего зрительного контакта, Грэм приблизился, притянул к себе за руку, и я задохнулась. Всей собой желая повторения снова и снова. Обозвала себя озабоченной нимфоманкой и плюнула на всё, когда он удобно устроил меня на столе.

Он прав. Тысячу раз прав, конечно. И мне ли не знать, что каждая моя командировка может стать последней. И я давно не имею оформленной на себя собственности, не держу домашних зверей, равнодушна к вещам и больше ценю людей, чем впечатления. Потому что отчётливо понимаю: каждая из встреч и улыбок может никогда не повториться. Так стоит ли оглядываться и думать? И есть ли у меня ещё время для того, чтобы просто быть? Не знаю с кем? Пусть. Может быть, это последний раз в моей жизни. Кажется, он в похожем положении. Нет, мне не было грустно — он меня понимает.

Это безумие продолжалось почти двое суток. Мир снаружи после ночного дождя снова схватило зимой. Покрыло толстой, глянцевой, скользкой коркой, и сейчас она сияла солнечным зеркалом, беспорядочно перенаправляя слепящие лучи в самые разные стороны. Я посматривала в окошко редко, мельком и издалека, с трудом отвлекаясь от главного.

У меня ныла каждая мышца в наполненном тяжестью и истомой теле. Я хотела потерять сознание, впасть в анабиоз, получать питание через капельницу и, главное, больше никогда не шевелиться. А если и шевелиться, то только для одного — любить Грэма. Потому что даже мысль о том, что он дышит где-то здесь, рядом, фантастически заводила меня снова и снова.

Действительно нелогизм. Кажется, отсутствие привычных ограничений сыграло со мной в пинг-понг, зарядив в голову отдачей с немыслимой силой — моё либидо ликовало, а женская сущность впитывала каждое проявление этого мужчины, желая наесться впрок. И, судя по количеству раз и частоте подходов, питаться она не планировала до конца жизни. Что всерьёз меня тревожило.