Мастер побега - Дмитрий Володихин Страница 16

Чмок! Чмок! Пули взбивают фонтанчики перед самым его носом, влага попадает на щеки, но Рэм ни рожна не видит.

– Я ни рожна не вижу. Глаз разлепить не могу.

– Осколком выбило?

– Просто разлепить не могу. Такая др-рянь…

– Ты, главное, ползи. А я тебя, когда надо, пхну, чтоб не отклонялся.

И Рэм полз. Рылом через крапиву, на четвереньках, распарывая ладони о какие-то острые сучки, но все-таки полз. А время от времени его дружелюбно пинали:

– Давай, брат, левее!

Казалось, никогда не кончится его слепой поход по кочкам и ямам, наполненным жидкой массой, издающей зловоние. Пару раз он утыкался плечом в низкорослые деревца, росшие там, где посуше.

Захотел сдохнуть. Лечь и сдохнуть тут. На хрена такая жизнь? Но продолжил ползти на одном упрямстве.

«Я тебе, гадина, не барчук какой-нибудь изнеженный, я крепкий, я закаленный, я все вынесу, я тебе, гадина, не позволю меня тут похоронить», – говорил он неведомо кому.

– Сто-ой! – донеслось до него.

А дальше – обычная армейская невнятица выставить кому-то там охранение… обсохнуть… перемотать чего-то там портянки… не выходить из-за какого-то склона… уроды и недоноски…

Слева его пнули весьма чувствительно. Рэм сделал еще несколько шагов, вернее, ползков вправо и ощутил под ладонями сухую траву. Брякнулся наземь. Подтянул винтовку поближе к себе. Сейчас из нее не постреляешь, вся в тине, а потом еще, даст Бог, пригодится.

– Что там у тебя с глазами, дружище? Не повыдирал их еще с корнями-то? – раздался рядом тот же спокойный и насмешливый голос.

– Да просто гнилью забило… а промыть…

– Ну, еще! Не этой же тухлятиной. Ляг на спину, братишка Руки по швам! Не мешай мне, я промою чистенькой.

Рэм так устал, что подчинился без споров и расспросов. Рефлекторно дернулся, когда ледяная водица потекла по лицу. А потом кто-то нежно, аккуратно, по-отцовски вытащил всю вонючую труху у него из глаз.

– Не боись, я и руки прополоскал.

– Откуда… чистая вода?

– Из фляжки, брат. Ты бы сам живо сообразил из своей полить, только вот испугался чуток, оттого и в голову не пришло.

Наконец Рэм разлепил глаза. Хорошо-то как! Тишина – стрельба почти что сошла на нет. Солнышко светит, птичка вон какая-то на чахлой болотной березке сидит. Ребята костерок затеяли. И, главное, никуда не надо ползти.

Благодать.

Разве только тело чье-то в десяти шагах от берега плавает рожей книзу, кровь из спины течет и мешается с черной грязью. А так – хорошо.

Вблизи от Рэма стоит мужик с простецким лицом рабочего, кряжистый, коротконогий, с мощными ладонями – просто не ладони, а грабли. На нем ладно пригнанная форма пехотного капрала По болоту вместе со всеми полз, а форма все равно нигде не задралась, не перекосилась. Ремень с пряжкой – как влитые. В левой руке у него – трофейный карабин, легкий и удобный, куда удобнее имперской винтовки, а в правой – ранец Рэма с драной лямкой.

– Ты его чуть в болоте не утопил, – говорит мужик и швыряет ранец Рэму под ноги. – Держи, бедолага.

– Спасибо… Вот спасибо! Выручил. Хочешь папиросу? У меня есть папироса…

– Чего ж, не откажусь.

Крепыш ловкий движением принял «горскую» и сунул за ухо. На удивленный взгляд Рэма он ответил:

– Да потом скурю. Прежде обсохнуть бы надо.

– А ты… что-то я тебя раньше не видел.

– Раньше меня тут и не было. Раньше я был в 112-м пехотном полку. А еще раньше я был в школе младших командиров. А совсем раньше – на верфи ремонтником.

– Как же ты из 112-го… к нам?

Тот хмыкнул.

– Как? Да обычно. Вместе с вами в «котел» попали. Только от вашей академической бригады покуда что-то осталось, а от нашего полка – я да еще трое парней. Прибились к вам вчера.

– Ну, теперь вместе вылезать будем. Рэм. Рэм Тану меня зовут.

– Дэк Потту. Сейчас отдохнем, и я тебя со своими познакомлю. Тут они, поблизости.

На болото опускались сумерки. Люди, смертельно усталые, бродили по холму, выпиравшему из трясины подобно острову над морской пучиной, и собирали хворост. Впервые за много часов они не боялись внезапного нападения. Холм закрывал их от пулеметов карательной команды, а по хлябям к ним не пойдут: так ведь и свои головы положить можно.

Рядом с Рэмом на бережку сидел лейтенант Чачу. Злой, аж лицо почернело от злости. Или у него всегда лицо такое вот… смуглое? Стянув сапог, он промывал рану на ноге. То и дело морщился, но стонать себе не разрешал и только шипел время от времени сквозь стиснутые зубы. Промыв, вытащил из офицерского планшета пластырь, бинт и попробовал перевязать себя. Но как он ни вертелся, а все выходило либо очень больно, либо очень неудобно.

– Давайте я вам помогу, ваше благородие. Ни к чему вам напрасно мучиться.

– Валяй, солдат.

Они странно похожи друг на друга – Дэк и лейтенант Чачу. Оба невысокие, широкоплечие, настоящие здоровяки. Голоса такие, что можно перепутать. Оба напоминают хищных зверей. Только у капрала Потту башка обрита под ноль, а у офицера – короткая стрижка с ранними залысинами.

Пока Дэк возится с ногой ротмистра, тот, откинувшись на спину, увлеченно насвистывает «уймись, мамаша…». И только один раз позволяет себе стиснуть рукой землю, вырвать черный ком и раздавить его между пальцами…

– Кончено дело, ваше благородие.

Дэк выпрямляется и идет к Рэму.

– Стой, солдат! – каркает лейтенант Чачу ему в спину. – Поди сюда.

А когда тот возвращается, офицер протягивает ему особенную коньячную фляжечку – не армейский тупой пузырь, а изящную гражданскую вещицу с вензелем Ее Величества – Хлебни. Ты меня сегодня вытащил. От смерти спас, благодарю! Но кроме этого, отплатить мне пока нечем. Выпей за мое здоровье.

Дэк, не чинясь, запрокинул голову и выхлебал добрую половину мелкой посудины.

– Премного благодарен, ваше благородие!

– Да без благородий. Как вылезем из «котла», так благородия начнутся. А пока пусть будет «господин лейтенант». Усвоил?

– Так точно, господин лейтенант.

– Как тебя?

Дэк представился по форме.

– Я тебя не забуду. Живы останемся – представлю к медали. Отдыхай.

Раненый устало гладит себя по затылку, разглядывая голень. Вид раны ему очень не нравится. Безрадостно ощерясь, офицер произносит:

– Для пехоты я теперь – кусок дерьма. Но для бронемоторизованных, может, еще сгожусь.

Рэм с трудом стягивает сапоги. Что за наказание! Прошлый раз он снимал их двое суток назад, ноги разбухли, и тяжелая армейская юфть едва-едва стаскивалась с них. Хорошо хоть, подошва нигде не отстала Вот было бы горькое горе – зачинить-то некому и нечем…