Хроники ведьм. Песнь колдуньи - Мирей Кальмель Страница 16

— Вы не верите в существование Мелюзины, мессир? — удивилась Жерсанда.

— Я верю в существование Царства Божьего больше, чем в царство фей…

Управительница посмотрела на своего господина взглядом, полным искреннего сочувствия, причину которого барон Жак так и не смог понять.

— Моя дочь придет прислуживать вам, как только вернется. Я отправила ее с поручением. Я могу идти?

— Идите, Жерсанда.

Управительница сделала легкий реверанс и вышла, оставив барона наедине с его убеждениями, которых она совершенно не разделяла.

Когда она ушла, он увидел на столе забытый ею ключ. Барон Жак и сам не мог бы сказать, откуда у него взялась эта мысль — устроить Филиппину в комнате своей прапрабабки. Несколько дней назад, когда на обратном пути из Ля Рошетт Сидония показала ему камешек, он ничего не сказал, настолько ее рассказ его озадачил. Выразить свое сомнение или пошутить над ней означало бы нанести ей обиду. Поэтому он просто предпочел больше не касаться этой темы. Дело в том, что после смерти супруги он не раз вспоминал о старинном проклятии. Однако со временем ему удалось убедить себя в том, что это проклятие — всего лишь суеверие, отголосок языческих страхов, которые христианская вера почти полностью искоренила. Глупо было бы обвинять в насильственной, смерти жен нескольких Сассенажей Мелюзину под предлогом, что она позавидовала их счастью! Вероятнее всего, Мелюзина была простой смертной женщиной, которую его предок застал с любовником и в наказание утопил в речке, а потом придумал красивую сказку, чтобы обелить ее имя. На протяжении многих поколений потомкам графа дю Форе были присущи такие черты, как мелочность и мстительность.

Завтра же он отправится в Ля Рошетт к мэтру Дрё и заодно спустится в то самое подземелье. И тогда станет ясно, имеет ли Мелюзина что-либо против него.

Приняв решение, барон удалился в свою спальню и прилег отдохнуть. Он уже начал скучать по Сидонии, а тут еще эта головная боль…

Альгонда переплела косу, умылась мелиссовой водой, нанесла на лицо немного мази, снимающей покраснение, которую дала ее матери знахарка. Теперь никто не заметит, что она долго плакала. Мэтр Жанис, увидев ее, подумал только, что глаза у девушки блестят сильнее обычного, но сразу же отнес это на счет любовного томления. А когда она с аппетитом умяла две порции своего любимого десерта — гоголь-моголя, который в спешке оставили нетронутым госпожа Сидония и ее горничная, он и вовсе успокоился. Он относился к Альгонде, как к дочери, с тех пор, как отец девочки умер, и с радостью женился бы на ее матери, если бы Жерсанда неоднократно не отвергала бы его. Три года назад он овдовел, и добрые чувства, которые он с давних пор испытывал и к матери и к дочери, день ото дня набирали силу. Жерсанда и Альгонда, равно как и остальные обитатели замка, знали о чувствах мэтра Жаниса и отвечали на них как могли: одна — дружбой, другая — нежностью девочки, которой не хватает отца. К тому же Альгонда довольно часто делилась с ним своими маленькими девичьими секретами.

Однако на этот раз, как и после встречи с Мелюзиной, она предпочла не разубеждать славного повара, который вбил себе в голову, что они с Матье поссорились и девушке срочно понадобились материнские советы и утешение. Поэтому, когда Альгонда вышла из кухни и отправилась на поиски сына хлебодара, мэтр Жанис, с улыбкой глядя ей вслед, подумал, что рано или поздно эти двое все равно поженятся.

— Не слишком же ты торопилась! — резко окликнул Матье девушку, когда она показалась на пороге донжона.

— Ты успел по мне соскучиться? — насмешливо поинтересовалась она, спускаясь по ступенькам лестницы.

— Еще чего не хватало!

— Тогда почему бы тебе не съездить на мельницу одному?

Юноша выпрямился, уперев руки в бока.

— Ну уж нет, это было бы слишком хорошо для тебя! То ты хочешь ехать, то не хочешь… С меня хватит, мадемуазель!

Альгонда пожала плечами, в глазах ее искрилось лукавство.

— Ты и один не заблудишься…

Раньше чем он успел придумать ответную реплику, она подошла к запряженной волами повозке, которая стояла в нескольких шагах от башни, и села на козлы.

— Иди к ней, недотепа, или ты собираешься тут пустить корни? — бросил в сторону Матье проходивший мимо крестьянин.

— Послушай доброго человека, — отозвалась Альгонда с высоты своего сиденья, — А то, глядишь, и правда врастешь в землю, дожди теперь случаются часто…

При напоминании о том, как она над ним подшутила, к щекам юноши прилила кровь. Пылая жаждой мести, он взобрался на место возницы. Сжав в руках вожжи, Матье окриком заставил волов тронуться с места и вдруг почувствовал, что весь его гнев куда-то подевался. Солнце стояло в зените, сидящая рядом Альгонда вполголоса что-то напевала.

Миновав башню, в наружной стене которой имелись ворота, они пересекли внешний двор и караульное помещение, проехали по подъемному мосту, убаюканные детской песенкой Альгонды. Вскоре неторопливо шествующие волы довезли их до перекрестка, где надо было сворачивать на дорогу, ведущую к мельнице. Девушка смотрела на поля пшеницы, уже почти скошенные, на крестьян, которых жара заставила раздеться до сорочек, а юноша устремил свой взор на деревню в долине.

— Что было нужно тому всаднику? Это из-за него уехала наша госпожа?

Альгонда открыла было рот, чтобы рассказать ему о дочери барона, но сдержалась.

— Какая нам разница?

— Терпеть не могу, когда Марта тебе досаждает.

— А разве у меня расстроенный вид?

— Ты плакала.

Девушка посмотрела на Матье с удивлением.

— Откуда ты знаешь?

Он пожал плечами.

— Догадался по цвету твоих глаз. Они другие.

Альгонда с удовольствием посмотрелась бы в зеркальце, чтобы убедиться в правоте Матье, но его у нее не было.

— А какие они сейчас? — спросила она заинтересованно.

Матье не ответил. Лицо у него внезапно стало серьезным и грустным.

— Ну, скажи, какие у меня сейчас глаза? — не отступалась она.

— Как вода Фюрона в том месте, где он уходит под гору. Как вода Фюрона, когда он тебя проглотил.

Альгонда замерла. Странно, но эти слова Матье, произнесенные внезапно охрипшим голосом, ее испугали.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Что у тебя были глаза цвета Фюрона, когда я вытащил тебя на берег.

Между ними повисло давящее молчание, нарушаемое лишь скрежетом копыт по каменистой почве. Потом Матье добавил:

— Сегодня ты тоже тонула, только в слезах, верно?

— Марта поймала меня, когда я подслушивала у двери госпожи Сидонии. Матье кивнул. На губах его появилась легкая улыбка.