Запретная магия - Энгус Уэллс Страница 16

Неожиданно раздался чей-то хриплый резкий голос:

— Прекратить!

И истязание прекратилось.

— Это еще кто такой? — насмешливо поинтересовался кто-то.

— Я!

Каландрилл раздвинул руки, приподнял разбухшие веки и разглядел пару поношенных черных кожаных ботинок, чьи трещинки, казалось, по-дружески ему улыбались. Чуть повыше он разглядел кожаные штаны, широкие ножны с мечом, длинный кинжал и черный кожаный плащ поверх черной рубашки из тонкой кожи. Лица он не видел, потому что человек смотрел на толпу.

— Ты приказываешь нам прекратить? — с презрением спросил кто-то.

— Я обязан это сделать. — Голос незнакомца звучал уверенно. — Он свое получил. Он уже все понял.

— Нет, мало, — настаивала Лара.

Смуглая рука легла на эфес меча, и металл заскользил по коже. Меч, гладкий, как змея в броске, выскользнул из ножен и засверкал в свете ламп. На клинке заиграли блики, а человек громко сказал:

— Мне бы не хотелось никого убивать.

По его акценту можно было заключить, что он не из Лиссе. В голосе его звучало столько уверенности, что никто не усомнился в его решимости. Меч с шумом опустился назад в ножны.

— Встань.

Каландрилл сплюнул кровью и уперся широко расставленными руками в грязный пол. Ему было больно, но он поднялся, покачиваясь и постанывая; когда он распрямился, жгучая боль пронзила его бок. Один глаз у него не открывался, в другом двоилось, но все же он разглядел, что его спаситель был такого же роста, что и он, и у него длинные черные, как и его одежда, волосы, завязанные сзади в «конский хвост». Глаза, взглянувшие на него, были поразительно голубыми, а вокруг них лучились бесконечные мелкие морщинки, словно ему часто приходилось щуриться, глядя на солнце; они глубоко сидели на его столь загорелом, почти черном, как и его рубашка, лице; нос у него был явно перебит, рот — широкий, а когда он заговорил, то Каландрилл увидел ровные зубы.

— Ты можешь идти?

Каландрилл попытался сделать шаг и кивнул, однако из носа его тут же потекла кровь.

— Тогда иди к двери, тебе никто не помешает. Так ведь?

Последний вопрос был задан сквозь зубы, и меч опять выглянул из ножен. Каландрилл направился к двери.

Его избавитель остановился, изучая толпу; ноги его были слегка согнуты в коленях, а клинок маячил прямо перед ним.

— А как насчет вина, что он выпил? — спросил Форсон.

Человек коротко рассмеялся.

— У тебя его нож, этого вполне достаточно. Клинок вовсе не плох. Оставьте его в покое и не вздумайте преследовать нас.

Он быстро отступил к двери, где все еще возился Каландрилл, и подставил ему плечо.

— Быстрее! — подогнал он. — Через минуту-другую они очухаются, а их столько, что даже я не смогу с ними справиться.

Он крепко взял Каландрилла за руку и быстро повел через площадь к ближайшему переулку. Каландриллу пришлось перебороть в себе боль, чтобы не отстать. Когда они были уже в переулке, сзади раздались сердитые голоса, и беглецы нырнули в следующий переулок, а затем еще в один, все более и более углубляясь в лабиринт улочек.

Наконец незнакомец остановился, и Каландрилл опустился на землю, прижимаясь спиной к стене, тяжело дыша и хватаясь руками за сильно болевшие ребра.

— Глупо ходить к Матросским воротам без единой монеты в кармане, — пробормотал его попутчик и тут же рассмеялся: — Да и носить с собой деньги такому невинному дитяти — тоже не лучшая затея.

— Я бы заплатил завтра, — глухо пробормотал Каландрилл, ощупывая языком зубы.

— Оставь Форсону кинжал, — сказал незнакомец. — И учись пользоваться клинком, если носишь его с собой.

Каландрилл кивнул, простонав:

— Я тебе очень благодарен.

Незнакомец пожал плечами.

— Не за что. Где ты живешь?

Каландрилл даже застонал при этом вопросе. Ему никак нельзя появляться во дворце в таком виде — окровавленный и взъерошенный, да еще и без кинжала.

— Нет, — пробормотал он. — То есть, пожалуйста, только не в таком состоянии. Завтра. Я вернусь туда завтра.

Незнакомец оценивающе взглянул на него и ухмыльнулся.

— Насколько я понимаю, это с тобой впервые.

— Да, — кивнул Каландрилл и опять застонал от боли в голове. — Со мной такое впервые.

— Тебе же лучше, если это больше не повторится. Но ты прав, не очень-то ты хорошо выглядишь. — Незнакомец помолчал, пожевав нижнюю губу, и опять пожал плечами. — Ладно, у меня есть комната, тебе там найдется местечко. Пошли.

Он оторвал Каландрилла от стены и, поддерживая, повел вперед. Каландрилл был ему безмерно благодарен за поддержку — сам он вряд ли заставил бы себя идти.

— Меня зовут Каландрилл, — сказал он. — А тебя?

— Брахт, — ответил незнакомец. — Меня зовут Брахт.

Через запыленное стекло прорубленного высоко в стене окна в комнату проник солнечный свет, и Каландрилл с трудом пришел в себя. Солнце светило ему прямо в лицо, наполняя глаза ярким красным пламенем, которое прожигало ему череп, добираясь до самых глубинных пластов.

Он застонал и протянул руку к кисточке звонка, чтобы позвать слугу и приказать ему принести холодной воды смочить пересохшее горло и какого-нибудь лекарства от головы, в которой стучало тысячью молотков. Но вместо кисточки он наткнулся на грубую штукатурку и от удивления открыл глаза, заморгав на ярком свете, от которого у него в голове поднялся нестерпимый перезвон. Скосив глаз, он вдруг понял, что никакого шнурка нет. Вокруг он увидел только грубо побеленные стены, простой деревянный подоконник под створным окном, сквозь которое и врывался этот яркий свет. Он со стоном сел и тут же пожалел об этом; он потер виски, пытаясь остановить бешеную пляску отрывочных воспоминаний в мозгу и с трудом напрягая гудящую голову. Он был в таверне, и там была женщина, и его избили. Он с удивлением осмотрел комнату. Нет, это не дворец; кто-то спас его. Брахт, да, да, так его звали. Смуглый, одетый во все черное человек; наемник. И Брахт позволил ему провести ночь здесь, потому что Каландриллу было страшно — или стыдно — возвращаться во дворец.

Так где же он находится? Каландрилл не имел ни малейшего понятия. Очень уж похоже на дешевый постоялый двор или на меблированные комнаты. Аккуратно заправленная койка, стул, умывальник и небольшой шкаф; пол голый, дощатый, вытертый и пыльный; потолок низкий; а судя по углу, под которым сходились выступающие балки, комната прилепилась где-то под самой крышей. Сам он лежал на одеяле, прикрытый другим; Брахта нигде не было.

Его передернуло от воспоминаний о том, что было вчера; но это еще полбеды по сравнению с тем, что его ждет дома; он резко сдернул с себя мышиного цвета шерстяное одеяло и обнаружил, что лежит голым, а на ребрах и бедрах проступили отвратительные синяки. Он посмотрел на умывальник в надежде, что в нем — чистая холодная вода, и начал подниматься. Тысячи игл пронзили ему грудь, мышцы ног судорожно задергались, и он откинулся назад, тяжело дыша и отворачиваясь от света, жегшего глаза. Самое мудрое — это просто закрыть их, что он и сделал, и опять заснул.