Война мертвых - Евгений Прошкин Страница 16

Тихон шел к себе, но спать ему, вопреки предписанию лейтенанта, не хотелось.

Нужно себе внушить, что жизнь отвратительна, зло думал он. Разве в этом есть необходимость?

По мере приближения к кубрику Тихона все сильней и сильней влекло обратно в класс, в кабину. Там было что-то такое… как это называется, он не знал, возможно, это «что-то» вовсе не имело названия, просто в танке Тихону было уютно и покойно.

Только теперь он окончательно понял, что не ошибся в выборе. Лагерь давил его своим искусственным озером, рациональным отдыхом и вымученной дружбой. Здесь отсутствовало и то, и другое, и третье, и еще многое из того, что Тихон не любил.

Он останется – в Школе, на неведомом Посту, где угодно, лишь бы не потерять возможность иногда влипать в не совсем пока послушный танк. Бывать вдалеке от всех. А стрелять он научится, не глупее же он толстожопой Зои. Ему еще вербовщики говорили про какие-то особые способности. Вот и Егор – тоже. Тихону льстило, что капитан сравнивает его с живой легендой, ему только не нравилось, что живая легенда умерла.

За последним поворотом он увидел Марту – она сидела на корточках, прислонившись спиной к стене. Ее круглые колени были разведены в стороны, и магнитная застежка брюк натянулась упругим треугольником с едва заметной, скорее угадывающейся, чем видимой, вертикальной ямкой. Тихону показалось, что удовольствия в этом не много – когда жесткий шов впивается в тело. А может, наоборот.

– Кого ждешь?

– А чей это кубрик? – иронически спросила Марта, хватаясь за его пояс, чтобы подняться.

– Мой, – растерянно молвил Тихон. – Долго тут отираешься?

– Да минут семнадцать. Поздно тебя отпустили.

– Поздно, рано – здесь не поймешь. Вот что сейчас: вечер или утро?

– А какая тебе разница? Не думай о времени. Проголодался – ешь, устал – ложись спать.

Тихон прижал ладонь к идентификационной панели, и створ поднялся. За ним тут же вспыхнул свет: мятая кровать, встроенный шкаф, ступенька санблока и бесполезный экран блокированного интервидения. Он сделал шаг в комнату но, спохватившись, уступил дорогу даме. Марта с трудом протиснулась между ним и краем створа, хотя проем был достаточно широк. Зайдя внутрь, она с непонятным выражением лица потянула руку на себя – Тихон обнаружил, что его ремень она так и не отпустила.

– До сих пор был в классе?

– Нет, в речке купался.

– Какой ершистый, – рассмеялась Марта и провела пальцами по его волосам.

Тихон порывисто уклонился, но уже через секунду пожалел: то, что она сделала, было приятно.

– Угостить тебя, что ли, морковной пастой?

– А другого ничего?

Она как-то неопределенно стояла рядом, продолжая, словно по забывчивости, держаться за его пояс.

– Еще есть баранина и устрицы, но я увлекаюсь морковью, – неуклюже сострил он.

– У тебя голова только жратвой забита? – мурлыкнула Марта, придвигаясь к Тихону.

Она подошла совсем близко, так, что он уже не видел всего лица, а мог сфокусировать взгляд лишь на длинных, пушистых ресницах. Нижней губе стало щекотно – к ней притронулось что-то нежное и мягкое.

Тихон вспомнил складку на брюках Марты. Это было как-то связано – и плотные тугие штаны, и ее неторопливый язык. Тихон не знал, почему, но вдруг понял, что когда касаешься губ другого человека, получаешь право распоряжаться его одеждой.

Марта подалась назад и увлекла его за собой. Ремень глухо ударился о пол, но она продолжала держать Тихона маленькой уверенной ручкой. Он и не думал сопротивляться, только опасливо оглянулся на закрытый створ и послушно потащился к кровати.

Она что-то беззвучно сказала, и Тихон почувствовал ее гладкие теплые зубы. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного. Он даже не мог представить, что чужие зубы, которые ты можешь потрогать своим языком, – это хороший повод, чтобы жить.

– Ты хочешь, чтобы я все сделала сама? – лукаво спросила она, чуть отстранившись.

Тихон густо покраснел. Марта, очевидно, ждала не ответа, а каких-то действий – причем, не каких-то, а непременно уверенных и красивых. Он принялся судорожно ковырять ее пряжку. Замок не поддавался, и Тихон физически ощущал, как убегает бесценное время.

Справившись, наконец, с поясом, он осоловело завертел головой, соображая, куда бы его положить. Взгляд нечаянно наткнулся на собственные брюки. Ничего особенного из них не торчало, в конце концов, сам он созерцал эту деталь по несколько раз в день, и женщинам он ее тоже показывал, но все те женщины были врачами – эту деталь они видели совсем в другом состоянии и даже если брали ее в руку, то совсем не так, как Марта.

– С тобой все ясно, – насмешливо произнесла она.

Что-то мгновенно изменилось. Описать это словами было невозможно, просто волшебная тишина впиталась в стены, воздух стал прозрачней и жиже, а свет – резче.

Марта села на кровать и кратко его чмокнула – с таким умилением, точно это был резиновый зайчишка.

– Раздевайся, чего стоишь? – буднично сказала она и, закинув ногу на ногу, взялась за обувь.

Тихон не мог и шевельнуться, ему казалось, что как только он сделает первое движение, остатки тягучей сладкой сказки тотчас растворятся.

Марта разулась, и поставив ботинки на пол, приступила к застежкам на рубахе.

Ощущение утраченной тайны понемногу возвращалось. Чем выше поднимались ее пальцы, тем большее волнение овладевало Тихоном – вот сейчас она расстегнет верхнюю кнопку, и ему откроется что-то такое…

Марта сняла рубаху, затем деловито ее свернула и положила к ботинкам. Если б она сделала это чуть медленнее… А так получалось, что Тихон для нее вроде той женщины в белом халате, которой можно показывать все, что угодно, и при этом ничего не чувствовать.

Она на мгновение замерла и, подняв голову, поймала его одурелый взор.

– Нравится?

Да, ему нравилось. У Марты была большая налитая грудь, слегка – самую малость – свешивавшаяся от тяжести. Она сильно отличалась от бесполых, невыразительных холмиков, что вольно или невольно Тихон видел у сверстниц, но главное, она не была запретна. Даже ее изображение заставляло Тихона переживать, теперь же он мог не просто любоваться, но и делать с ней то, о чем так исступленно мечтал.

От мысли, что он до нее дотронется, у Тихона закружилась голова. Он будет ее гладить, прямо сейчас – столько, сколько захочет, и Марта не станет возражать.

– Ну, что же ты? – шепнула она, снова прикасаясь к нему ласковыми пальцами.

Тихон согнул окаменевшую руку и потянулся к ее груди. Кожа у Марты была смугловатая, как от умеренного загара, тем соблазнительней выглядели родинки возле большого темного круга с напряженной горошиной посередине. Тихон собрался с духом и прижал ладонь к соску – он оказался гораздо тверже и горячее, чем Тихон представлял. От этого неожиданного и счастливого открытия в голове что-то лопнуло и мгновенно разлилось по всему телу. Он на миг захлебнулся медовым блаженством – стены с потолком искривились, а пол заходил ходуном так, что Тихон еле удержался на ногах.