Копье и кость - Анастасия Машевская Страница 16

Но лирическое настроение супруги, кажется, уже иссякло.

– От тебя требуется не говорить, а действовать, Берад. Я полгода делаю для него все, что могу, но, чтобы сделать следующий шаг, нужно, чтобы ты сделал свой.

– Я понял, – согласился герцог.

– Тогда добрых снов, – напутствовала женщина, пряча улыбку.

Оценив намек, Берад ретировался из спальни супруги, зацепив по дороге очередную служанку, которая по всем формам вполне подходила ему в постели.

Шиада ткала. Многие женщины замка сидели здесь же, кто за прялкой, кто за станком. От жары и монотонной работы жрица почти задремала.

…Было пасмурно. Дул ветер. Воздушные потоки бушевали вдоль берега. Их продроглость и пронизывающий холод жрица чувствовала кожей. Шиада узнала побережье Бирюзового озера.

По дороге на запад шли трое: мужчина и две маленькие девочки вослед. Мужчина казался похожим на Берада, но со спины было непросто определить. Впрочем, незнакомец был ниже и худощавее нынешнего герцога. В левой руке он держал какое-то кольцо и время от времени вертел его, не разглядывая. Девочки Шиаде вовсе никого не напоминали. Одной из них было лет одиннадцать, второй – не больше шести. Каштановые косы обеих выглядели так, будто их не расчесывали несколько недель. Понурые, одетые едва ли не в рубища, слишком холодные для такой погоды.

Тропа постепенно сужалась. Извивалась змеей и поднималась вверх, в начинающуюся на западе вереницу гор. Тех самых, что с незапамятных времен отделяют Иландар от Западного Орса.

Клочья тумана с шелестом размыли видение, будто перелистнув страницу книги. Мужское лицо выглядело отдаленно знакомым. Девочки брели, спотыкаясь и не поспевая за мужчиной. Старшенькую Шиада прежде никогда не встречала, а в младшей уловила едва знакомые черты. Хотя, может, это печать животного страха кажется ей знакомой, а не сам образ?

По каменистому тракту забарабанил дождь. Камни скользили под ногами, грязь утяжеляла шаг. Мужчина плутал сильнее, и вскоре былой тропы и след простыл. Внезапно трое оказались у крутого спуска, и незнакомец выбросил вперед руку с кольцом. Перстень исчез средь скал. Мужчина гаркнул какое-то имя, и старшая из девочек подбежала на зов.

– Я обронил перстень твоей матери. Он ведь дорог нам, достань.

– Но…

– Достань, я сказал!

Девчонка посмотрела на обрыв, заметно бледнея. Спуститься вниз, не свернув шеи, было невозможно. Не говоря уже о том, чтобы искать среди скал такую мелочь, как кольцо.

– По-пожалуйста, – дрожащим голосом взмолилась девочка, вцепившись в собственное горло. Стеклянные от слез глаза остановились на незнакомце. – Пожалуйста, папа.

– Не полезешь сама – отправлю твою сестру!

Девочка, скуля, начала спускаться. Неуверенно, с опаской; платье мешало ей, и не было никакого шанса заткнуть подол за пояс. Один край оборвала почти сразу. С трудом, временно повиснув на слабеньких ручках, нашарила какую-то опору сначала для одной ноги, затем для другой. По щечкам стекали капли, никак не связанные с тучами. Спустившись не дальше чем на метр, замешкалась: куда теперь поставить ногу? Оглядывалась по сторонам, опасаясь поднять глаза вверх. Наконец приметила небольшой выступ в скале где-то слева. Если бы ей удалось дотянуться, она бы сумела спуститься ниже – там складывалась даже хорошая дорожка вниз!

Она сверзлась с пронзительным воплем. Тонкий девичий голосок разлетелся высоким эхом по окрестностям. Раздался хруст, где-то внизу распласталось, неестественно изогнувшись, тело. Из надтреснутого черепа, заливая камни, струилась кровь. Застывшие в ужасе глаза смотрели в небо.

На лице второй девочки мгновенно отразился весь кошмар Этана. Не помня себя, ребенок приблизился к взрослому, вцепившись в его штанину:

– П-папа? – позвала малютка, не понимая, почему влажнеет в глазах.

Мужчина же от ее прикосновения с отвращением дернулся и отшвырнул дочь ногой.

– Останься с сестрой. Когда звери растащат ее тело, можешь вернуться домой. – Он повернулся и пошел прочь.

– Папа! Папочка! – кинулась следом малышка.

– Уберись, жалкая сучка!

Девочка вновь вцепилась в отцовскую ногу:

– Папочка, пожалуйста, не оставляй нас здесь!

– Пошла вон, я сказал!

– Папочка, миленький! Я все сделаю, как ты скажешь! Всю жизнь буду в монастыре жить, только не оставляй меня здесь!

От рыданий девочка начала задыхаться. Мужчина не выдержал и с силой ударил девочку по лицу, едва не сломав шею. Малютка тут же, всхлипывая, притихла. Поняв, что дочь наконец замолчала, незнакомец немного угомонился.

– Ладно, дрянь, тащись за мной. Но отстанешь – я ждать не буду.

Ребенок судорожно кивнул.

– А сестра? – спросила робко.

– А твоя сестра заслужила то же, что и ее мать! Всем суккубам полагается смерть в муках! Запомни, Гвендиор, расскажешь кому то, что произошло, – станешь следующей. Тебе ясно?

Кроха растерянно кивнула, утирая непрерывающийся поток слез, и побежала за отцом, спотыкаясь и всхлипывая время от времени…

Шиада втянула ртом воздух, ощущая, как по телу проходит волна судороги.

– Ваша светлость? – заоборачивались женщины.

– Вам недужится?

Жрица вдохнула полной грудью, стерла с лица выражение испуга и недоумения и легко покачала головой:

– Нет-нет, Лили, просто задремала от жары и чуть со стула не навернулась, растяпа, – улыбнулась.

Женщины захихикали в ответ.

Шиада методично доделала запланированную на сегодня часть работы, поддерживая беседу и сохраняя дружелюбный тон. Потом отдала распоряжения насчет ужина и заперлась в комнате для молений. По сей день комната оставалась тайной святыней жрицы, никто, кроме самой Шиады, не бывал в этом уголке старой веры в герцогстве Лигаров. Да и – будем честны – почти никто не стремился переступать порог помещения, где «по пять раз на дню герцогиня взывала к дьяволу и лжебогине».

Итак, подумала жрица, закрывая за собой дверь, головоломка сложилась.

«Гвендиор», – произнес напоследок мужчина из видения. С этим именем Шиада мгновенно осознала, что маленькая девочка, являвшаяся в картинах Праматери, – нынешняя королева Гвен, ее отец – тот самый старик, что сейчас лежит немощным мешком с костями этажом выше. Да, он расплачивается за самый тяжкий из грехов: дето– и, судя по всему, женоубийство.

Так странно, подумала жрица, у нее никогда не возникало чувства, что Грей хоть сколько-нибудь привязан к сыну. Вот уж задача. Ведь Берад, казалось, соответствовал всем Греевым параметрам достойного человека: был христианином и мужчиной к тому же. Так почему?..

Ах да, отмахнулась Шиада, ясно как день: в сердце, где властвует ненависть – не так важно к кому именно, – нет места ни для какой любви.