Хроники Порубежья - Юрий Рудис Страница 16

Солнце еще не встало. Костер давно прогорел и потух. По лесу тяжко перекатывались холодные волны утреннего тумана. Ныл исколотый еловыми иголками бок, и страшно хотелось спать.

— Встаем, что ли?

— Да нет. Орешь громко, всех медведей перебудишь.

Рядом заворочалась фигура, с головой закутанная в черное пальто, и сиплый голос произнес.

— Барышня ему снилась, не иначе. Хорошая барышня. Потому и орал, как кот мартовский. Ничего, день, два, и все как рукой снимет. Голод он не очень располагает. А пока, спим дальше.

Саня перевернулся на другой бок, надвинул на глаза шапку и, подняв повыше воротник куртки, закрыл глаза.

И в голове его, как в окне уходящего поезда, сменяя друг друга, поплыли события последних дней, приведшие его, Александра Тимофеева, еще вчера вольного жителя губернского центра, студента третьего курса истфака Хлынского Государственного Университета имени Вильгельма Кюхельбекера, сюда, на край какого-то болота, в страну незнаемую.

Сказать, что Саня Тимофеев и Дмитрий Акимушкин дружили со школьной скамьи, значило бы сказать неправду. Нет, особой дружбы между ними никогда не наблюдалось, обычные приятельские отношения, подразумевающие безболезненное расставание и забвение на долгие годы.

Сразу после школы Саня поступил в университет и уже перешел на третий курс, когда Акимушкин, который никуда поступать даже и не пытался, считая это напрасной тратой сил и здоровья, вернулся из армии.

Надо признаться, что Саша не узнал в коротко стриженом детине одноклассника. Митька сам окликнул его.

— Ну, ты здоров стал, — сказал Саня после первых приветствий.

— Станешь тут, — неопределенно ответил Митька. В отличии от большинства недавних дембелей, от разговоров о своей службе он уклонялся, всякий раз переводя беседу на школьные воспоминания.

У Сани, для которого школьные годы были отодвинуты на задворки памяти впечатлениями студенческой жизни, было такое чувство, что так сильно изменившийся внешне, Акимушкин словно законсервировал в себе то состояние души, с которым он уходил в армию. Впрочем, разговор был не лишен приятности, и было решено продолжить его где-нибудь под крышей, с учетом того, что начиналась метель, и стоять посредине темной, пустой улицы, заметаемой колючим снегом, становилось неуютно, а расставаться вроде как еще не хотелось.

Так получилось, что дорожки Сани и Митьки, живших в центре города, в двух шагах друг от друга, пересеклись в этом окраинном, малознакомом районе, в котором каждый из них бывал, хорошо, если раз в пять лет. Поэтому долго думать не пришлось и, увидев светящуюся неоном вывеску кафе * У Витрувия*, не сговариваясь, направились туда. Возле стеклянных дверей заведения, зябко ежась в худых кожаных курточках под порывами ледяного ветра, наскоро перекуривали две девицы, молодость и миловидность которых бросалась в глаза, даже не смотря на скудное освещение и грим, нанесенный на их лица беспощадной рукой.

— Привет, девчонки, — доброжелательно сказал Саня, берясь за ручку двери.

Девы, словно только и ждали доброго слова, разом прыснули, и одна из них произнесла жеманно.

— Привет, мальчонки.

— Кто такой Витрувий? — располагаясь за низким столиком, втиснутым между окном и стойкой, поинтересовался Митька.

— Витрувий — древнеримский архитектор, — пояснил Саня, хотя, вообще-то, латинские имена, все эти Семпронии, Фульвии и прочие, по слабому знанию предмета не задерживались в его памяти.

Места у Витрувия хватало только на два столика, да у стойки стояло несколько высоких трехногих табуреток, на случай наплыва клиентов. Но, клиент пока что был только один. Крупный мужик в черном, заляпанном грязью по низу, пальто с поднятым воротником, мешковато сидел за соседним столиком, едва не касаясь коленями Митькиного стула.

— Столик занят. Девочки на минуту отошли, — предупредила хозяйка заведения, знойная красавица, чьё присутствие за стойкой создавало в скромной забегаловке романтическую и слегка порочную атмосферу, скорее уместную в какой-нибудь средиземноморской таверне.

Действительно, на столике стояли две чашечки с недопитым кофе и надгрызенный коржик, принадлежавшие, надо полагать, курящим на крыльце девицам.

— Ясно, — сказал Митька. — Ну, с девочками мы попробуем договориться.

— А чего ж, — безразлично произнесла хозяйка. — Попробуйте.

Договориться оказалось нетрудно.

Предложенный компромисс, девочки пускают мальчиков за свой столик, а мальчики в качестве арендной платы выставляют угощение, всех устроил. И через минуту столик, словно на нем развернулась самопальная скатерть-самобранка, заставился бутылками вина и холодными закусками, а из казенной микроволновки потянуло густым ароматом жареной курицы.

Саню всегда удивляло, как немного денег нужно человеку, нет, не для счастья, конечно. Всего лишь чтобы приятно провести вечер в хорошей кампании. Три-четыре тысячи деревянных за всё про всё. Но еще более удивительным и загадочным было постоянное отсутствие этой суммы, хроническое и фатальное. То есть, деньги-то у Сани время от времени появлялись, но им всегда находилось более важное применение. Поэтому он решил для себя, если вдруг что — от богатства не бегать. Но решение повисло в воздухе, так как никакое богатство за бедным студентом похоже гоняться не собиралось. Впрочем, все эти рассуждения носили отвлеченный характер, праздничное мероприятие оплачивал зажиточный Митька.

За окнами кафе стояла мгла. И лишь снежные струи хлестали по стеклам, создавая иллюзию отрезанности от всего мира. Успевшие порядком подмерзнуть, участники импровизированного пиршества, оказавшись в тепле, первым делом принялись утолять внезапно вспыхнувший голод. Наскоро знакомились, одновременно чокаясь бокалами и закусывая, так что к моменту появления на столе жареной курицы, про незнакомок ничего не было известно, кроме того, что зовут их Вера и Даша, и что одна работает медсестрой, а вторая учится в педучилище. Не более того успели поведать о себе и Саня с Митькой, но, тем не менее, за их столиком прочно утвердился дух дружеской приязни и расположенности друг к другу.

Такое бывает, когда люди с первого взгляда понравятся друг другу, кстати, это же бывает часто и препятствием к возникновению более глубоких чувств. Человек, утоливший жажду из ручья, вряд ли озаботится рытьём колодца.

Впрочем, молодость, как известно, из крох информации способна выкладывать чудесные узоры.

И через каких-нибудь полчаса Саня, случайно обратив внимание на свою левую руку, заметил, что обвивает ею стройный стан хохотушки Веры, при чем, как-то так естественно и непринужденно, по-семейному.

Пока Саня размышлял об этом природном феномене, Вера, оборвав смех, вызванный очередной шуткой Митьки, медленно повернула голову и взглянула Сане в глаза тем взглядом, от которого, как говорили в старину, кровь стынет в жилах, столь неодолимо действует заключенная в нем сила. Бокал, зажатый в правой руке, казалось, налился свинцом, но ни одна черточка в Санином лице не дрогнула, когда он, подняв его, провозгласил тост за любовь. Благосклонный кивок красавицы был ему наградой.