Мощи святого Леопольда - Борис Конофальский Страница 16

Все расходились, а он вышел на улицу, и увидал как в сумерках, юный пекарь за углом трактира обнимает Брунхильду, что то шепчет ей.

Ни секунды не размышляя, он, подошёл к ним и, схватив девушку за руку, потянул за собой, а опешившему пекарю он сказал:

– Сегодня моя очередь.

Пекарь выразить не смел, только вздохнул в ответ и пошёл восвояси. А вот Брунхиьда возражала от души, ругалась, но кавалер её не слушал, тащил за руку в покои, как пришли, выгнал оттуда монаха, Сыча и Ёгана, те пошли спать в покои к Агнес.

– Что ты бесишься, дура,– ласково говорил он Брунхильде, когда они остались наедине.

– А то, что не жена я вам, ясно?– Злилась девица.– И нечего меня как овцу пользовать.

– А пекарю, значит можно?

– А может он мне люб.

– А я значит, нет?

– А вы значит, нет. Иной раз противны аж выворачивает.– Бесилась девица.

– По-твоему пекарь лучше рыцаря?

– А может и лучше, раз пекарь любит.

– А я тоже может, люблю, – он чуть не силой усадил её на кровать, держал её руки в своих.

– Ой, что ж вы врёте,– девушка попыталась вырваться,– врут и не краснеют даже.

– Ну что ты бешенная, – он не выпустил, поцеловал её в шею, – ты хоть раз проводила ночь с рыцарем, пекарей то у тебя будет хоть сотня. Только подмигни.

– Ой, прям важность какая, – отвечала Брунхильда, но уже не так рьяно,– я рыцарей поманю, и тоже сотня будет.

– Да,– согласился кавалер и потянул подол платья вверх по стройной ноге.– Тут я с тобой не спорю, ты прекрасна. Самая красивая.

– Ой, прям так и прекрасна без зуба,– недоверчиво говорила девушка, но руку кавалера уже не убирала со своей ноги,– я, когда говорю так иной раз и шепелявлю.

– Это тебя не портит, – а он и рад был, уже дотянулся до самого верха бедра,– ты и без зуба красивее всех, что я видал в этом городе.

– Врёте, – уже тихо-тихо сказала Боунхильда, дыша вином, ему в лицо.

– Не вру, – отвечал Волков, задирая ей юбки и целуя в губы.– Слово рыцаря.

А она как ждала этого, впилась в его губы своими, и обвивая его шею руками. И дозволяя его рукам касаться там, где ему вздумается.

Как только в зале появился канцлер, так сразу кавалер пошёл к нему, хотя монахи и шипели на него и пытались остановить, но он не обращал на них внимания, подойдя к столу приора, он остановился и, не кланяясь и, не здороваясь, водрузил на стол запечатанный кувшин вина, с монастырской печатью:

– Говорят то вино драгоценное, неизвестные монахи даровали, даже поблагодарить их не смог – ушли. Мне простому рыцарю такое вино не почину, решил вам его принести. Спасибо вам монсеньор, за то, что помогли получить рыцарское достоинство.

– Благодари Господа, сын мой. Всё его милостью, его милостью.– Холодно отвечал брат Родерик, разглядывая кувшин.

– И то верно,– согласится кавалер,– вот только беспокойно у меня на душе, сны меня страшные донимают.

Приор молча продолжал слушать.

– Снится мне, – продолжал кавалер заметно тише, и, приблизившись к монаху,– что какой-то монах со свету меня сжить хочет. А за что не говорит. К чему бы это святой отец?

– Демоны тебя одолевают, – всё так же холодно продолжал приор,– пост, молитва и причастие избавят тебя от них, сын мой.

– Вот и я так думаю. Да только многогрешен я, вот если ещё и такой святой человек как вы за меня помолились бы, так точно я бы от наваждения избавился. Помолитесь святой отец?

– Помолюсь, сын мой, помолюсь.– Кивнул канцлер.– Ступай.

– Вот и хорошо, – и не собирался уходить кавалер,– я ещё о своих наваждениях, написал епископу Вильбурга, что бы он тоже помолился. Когда два таких праведника как вы и епископ за меня молится, будут, то уж наверняка наваждение пройдёт.

Приор побледнел, он неотрывно глядел на новоиспечённого рыцаря, открыл было даже рот, да ничего не сказал, не нашёлся.

А рыцарь ещё раз спросил:

– Так помолитесь за меня, святой отец?

– Ступай, сын мой, ступай,– только и смог сказать канцлер его высокопреосвященства и затеребил чётки.

Когда солдат повернулся к нему спиной и захромал на выход, приор прошипел своему ближайшему помощнику:

– Найди протонотария, скажи, что бы о просьбе моей боле не волновался. Скажи, что сложилось всё, как Богу угодно. А ещё скажи просителям, что приёма сегодня не будет, молиться я пойду.

Он встал из-за стола.

Его помощник уже направился выпроваживать посетителей, как приор остановил его, подозвал и прошептал со злостью:

– Вино это вылей. Немедленно.

А кавалер Волков возвращался в трактир, а на луке седла его висел щит, на котором изображено было небо серебром над лазурным полем, а поверх всего ворон распластал крыла, а лапами держал факел с живым пламенем на запад, а у ворона глаз был, что рубин, и был он злой. Щит пахнул свежим лаком и был прекрасен. А кавалер был горд.

Это и улицей нельзя было назвать. Длинная тропинка меж двух высоких заборов, на которую из-за заборов выкидывали и золу от печек, и мусор, и падаль. На этой тропе и два всадника разъехались бы едва. Рудермаер и Пилески шли впереди. За ними ехали кавалер и Ёган, замыкал шествие Роха на своей деревяшке. Наконец они приехали. Рудермаер почти торжественно обвёл рукой место, за которое Волков должен был выложить шестьдесят шесть монет.

– Вот, – важно произнёс Рудермаер,– вот это место.

Это была помойка у стены, и не было там никаких тридцати пяти шагов на пятнадцать. Глазомер у опытного стрелка всё сразу прикинул. Тридцать на двенадцать с неглубокой канавой по периметру. Коровьи и лошадиные кости, падаль вонючая, старое гнилое тряпьё, битый кирпич и битые горшки. И всё это слоями у городской стены. А посреди всего этого гнилой, покосившийся сарай.

– И всё это стоит шестьдесят шесть талеров?– Невесело спросил кавалер.

– Да. – Радостно кивал Пилески. – Место хорошее, и не дорогое. Почти даром.

Волков посмотрел на него пристально, подозревая, что он шутит, но Пилески не шутил.

– Место доброе, – видя недоверие кавалера, заговорил Рудермаер,– мы его вычистим, меж заборами ворота поставим, тут будет уютно, и лишних не будет, за стеной ручей недалеко, выроем колодец, будет своя вода. Кузню поставим у стены, а на неё, думаю домик поставить, мы там с Виченцо жить будем. Нам боле негде. А если с крыши домика лестницу вверх положить, то на городскую стену вход будет.

– Сюда и подвода не пройдёт,– резонно заметил Ёган.

– Не пройдёт,– согласился мастер,– а нам и не нужно будет, нам на месяц сорок корзин угля, да два пуда железа будет нужно, сами притащим.