Спасти Феникса - Маргарет Оуэн Страница 17

– Вороны, – пробормотала грешница. Красная капля скатилась с губ, растянувшихся в слабую улыбку облегчения. – Сжальтесь. Больше не…

– Больше не будет. – Па провел лезвием поперек ее горла. – Спи, сестра.

Последовал резкий толчок. Грешница умерла, улыбаясь.

Когда тело застыло, Па передал Фу сломанный меч рукояткой вперед.

– Для мужа.

Она попыталась скрыть изумление. Лезвие чуть не выскользнуло у нее из рук. Наблюдать было тяжело, но это… Когда, а не если.

Жалость была даром вождя. Проявление ее было обязанностью.

Она потянулась ко второму телу. Приложила два пальца к тому месту, где шея переходила в плечи. Кожа была холоднее. Дорожка пота давно высохла и стала солеными струпьями.

Никакого пульса.

Она раскрыла ему рот и дотронулась до зуба. Если он еще жив, костяная искра споет ей в два раза громче, чем любая в ее связке. Вместо этого последовал вздох и гуденье.

– Он мертв. – Передышка. Узел в животе распустился.

Па потянулся было к ее плечу, но удержался. Его руки все еще были в крови. Он сполоснул их в кадке с водой, вытер об откинутое покрывало и встал.

Что бы он ни хотел сказать, теперь было уже ни к чему. Вместо этого он надел маску и сказал:

– Забирайте их.

При участии Подлеца тела были упакованы и погружены на телегу за четверть часа. Остальные жители деревни ждали в общине, переминаясь в тревоге и тихо переговариваясь между собой.

Никакого причастного видно не было. Фу рассердилась.

Как только они оказались в пределах слышимости, журавлиная арбитрша сделала шаг навстречу.

– Благодарим за ваши… услуги, – сказала она, ломаясь. – В качестве оплаты мы сложили у ворот дрова на два костра.

– И? – Па повернулся к огороженному пастбищу, на котором толпились козы и рогатый скот.

– Это все, что у нас есть.

Журавли владели наследным правом честности, но то, что они умели распознавать ложь, вовсе не значило, что они никогда не обманывали сами. Фу насчитала по меньшей мере три железных колокольчика на ошейниках – три животных были помечены ими на забой. Для представителей Обычных каст деревенские жители выглядели неплохо, никто не нуждался ни по части еды, ни по части одежды. Они могли бы пожертвовать рулоном ткани или какой-нибудь самой маленькой коровкой в качестве причастного, да хотя бы обычным мешком соли, запросто.

Фу уловила, как кто-то буркнул из толпы:

– Корми Ворон.

Лицо Журавлихи напряглось.

– Это все, – повторила она.

Полностью поговорка звучала менее щедро: «Так или иначе – мы кормим Ворон». Завет не благоволил к скупердяям. Недостачу сейчас Вороны скорее всего заберут позже – грешниками.

Па ждал, давая Журавлихе последнюю возможность одуматься. Никто не шевелился. Затянувшееся затишье нарушал только перезвон убойных колокольчиков.

Па подошел к отделению в борту телеги и, к смущению лордиков, достал две пары щипцов. Он вручил их Подлецу.

– Забери зубы.

Тавин сжал кулаки.

– Да, вождь.

Подлец приблизился к первому из саванов. Фу надеялась, что это не та женщина, горло которой они только что перерезали.

Прежде чем это выяснить, она повернулась маской к селянам. Большая их часть уже посерела. Семьи вроде их собирали для причастного молочные зубы, не испытывая ни необходимости, ни желания вырывать зубы у покойников. Злобное перешептывание становилось все громче с каждым шуршанием савана.

– Здесь?

Ну конечно же, принцы нынче пошли брезгливые.

Селяне посмотрели в его сторону. Принц Жасимир кашлянул и понизил голос.

– Мы обязательно должны делать это здесь… вождь?

Он обронил этот титул, как сойка, что выкатывает яйца соперницы из гнезда.

– Да, – ответил Па голосом вождя.

За ее спиной железо заскрипело о кость – это Подлец принялся за работу.

При каждом стуке падавшего в телегу зуба арбитрша вздрагивала. Стоявшие позади нее жители деревни обменивались все более хмурыми взглядами, не сулившими ничего хорошего. Чем скорее они выберутся на дорогу, тем лучше.

Наконец постукивание прекратилось. Через мгновение Подлец передал Па узелок, ткань которого расцветала красными точками.

– Вы закончили? – спросила арбитрша.

Па взвесил узелок на ладони.

– Да, сестренка, сгодится. – Он свистнул, отдавая приказ к выступлению. – Вернемся, когда позовете.

Когда, а не если.

Телега двинулась со скрипом. Они подкатили к воротам, где Соколы у сигнальной мачты спустились лишь затем, чтобы их пропустить, махнув на штабеля дров рядом с корытом для их громадных лошадей. Фу удивилась, когда Тавин пошел следом за Обожателем. Может быть, он хотел как можно быстрее вернуться на плоскогорье. Они впервые думали одинаково.

Тавин поднял охапку дров, но, стоило ему выпрямиться, как у одного из Соколов выскользнуло копье с бронзовым наконечником, что заставило Тавина резко отпрянуть. Брусок выпал из его рук и упал стражу на ногу. Тот выругался.

– Похоже, ты должен извиниться перед моим другом, – рассмеялся другой Сокол.

Тавин застыл от негодования, чего не позволила бы себе ни одна Ворона. Единственное, что его спасло, так это маска.

Обожатель взял Тавина под руку и отвесил поспешный поклон.

– Простите, уважаемые стражи, простите. Мальчик не говорит. Страшное недоразумение. Жутко извиняемся.

Он отвел Тавина обратно к телеге, а Па подал знак остальным, чтобы тоже собирали дрова. Вскоре Вороны уже катили своей дорогой.

Некоторое время тишину леса, если не считать чириканья птиц, нарушали только их шаги да поскрипывание колес. Даже Сумасброд не отваживался петь в такой дали от плоскогорья. Потом Па сорвал маску и кинул ее на телегу. Фу последовала его примеру, втягивая свежий воздух сквозь зубы. Вскоре поверх саванов и дров образовалась груда масок.

Сокол нес их с принцем маски переброшенными за плечи, такой же перепуганный, как тогда, с картой Па на земле.

– Неужели это было так уж нужно? – Подбородок принца упрямо торчал из-под капюшона.

– Что вы имеете в виду, ваше высочество? – поинтересовался Па, не оглядываясь.

– Они оставили вам плату. А вы прямо у них на виду вырвали зубы их друзьям.

– Дрова – это не совсем оплата. – Если Тавин заметил повернувшиеся к нему головы, то виду не подал. – Нельзя нанять кузнеца, чтобы тот выковал меч, а потом расплатиться с ним сталью, из которой он будет его делать. Это не плата за труд, не говоря уже о вынужденной прогулке в три лиги.