Алмаз. Апокриф от московских - Татьяна Ставицкая Страница 17

– Люблю, – кивал нетрезвый Уар. – Как умею.

– А как? Как умеешь?

– Нежно.

– Эх… Учить тебя… – досадовал сокольничий. – Я вот знаю одно такое коленце…

– Что ты знаешь?

– Ну трюк… верный. Давай покажу! Завалишь, как лося.

– Друг мой, она – не лось. Она – серна…

– Да тут не в породе дело. Все они – одинаковые. Гляди: хватаешь за рога, рвешь на себя с одновременной подсечкой, она, натурально, упирается в тебя всеми четырьмя копытами, и тут ты…

– Постой! Ты не понимаешь… – замахал рукой царевич. – Мне важна симультанность.

Бобрище поперхнулся водкой, чего с ним отродясь не случалось.

– Э?..

– Одновременное протекание процессов. Параллельных. Желательно – встречных…

– Ты, братец, что-то путаешь с процессами… Если встречные процессы параллельны, – Бобрище произвел эксперимент руками для наглядности, – то разминетесь непременно, – сделал он вывод и вздохнул, осознав, что пустое это занятие.

– Я ведь, знаешь, что заметил? Не смотрит она на меня. Специально или нет, но отводит глаза. Не могу встретиться с ней взглядом, – изливал душу царевич.

– А руками?..

– Да при чем тут?.. Любовь – это когда двое не могут насмотреться друг на друга, смотрят и не могут отвести глаз от любимого лица.

– Я тебе так скажу: когда еще нужда случится, действуй руками. Отворачивается – возьми руками за плечи, крепко возьми и разверни к себе. Вот если тут глаза отведет, то тут уж руками глаза разворачивать не след. Тогда уж бросай ее. Тогда уж точно уверишься, что не ты ей нужен. Ни ты, ни взгляды твои. Им вообще не взгляды нужны. Поверь. Знающие люди говорят, что девки – они ушами любят. Им надо, чтоб, значит, еще и говорили им что-то при этом. Представляешь?

– Как же такое возможно? У меня же дыхание замирает, когда я ее губами касаюсь. Или даже просто смотрю. Я же ее вожделею! Как можно, скажи на милость, вожделеть и говорить одновременно?

– Видать, как-то исхитряются смертные.

– Хорошо еще, что они головы не откусывают.

Бобрище посмотрел на друга с тревогой.

– Вот ты скажи мне, как же смертные за свою короткую жизнь успевают научиться искусству любви, а я за свою бесконечную никак не могу постичь сих премудростей? – мучился непростым вопросом царевич.

– Наверное, это только в живой жизни познать можно. А тебя же совсем мальчишкой приобщили, вот ты и любишь, как ребенок, – ластишься, – предположил сокольничий и всем своим большим сердцем пожалел друга.

Напившись с царевичем в «Праге» до зеленых чертей, сокольничий сочинил объявление и подал его в «Московский листок»:

«Пропала сучка породы «шмудель» (пудель 3-го класса). На правой щеке родинка, в ушах сережки. Вознаграждение доставившему – 10 рублей».

Покинутый влюбленный долго не мог уснуть от одолевающих его мрачных дум. К тому же его очень раздражали революционеры, собравшиеся в доме напротив. Маскируя политическую сходку под гульбу, шумели долго. Утомившись беспокойными соседями, он телефонировал в жандармское управление, которое, произведя облаву, революционеров арестовало, и Уару наконец под утро удалось уснуть.

После полудня над Москвой пронеслась гроза с сильным ливнем и крупным градом. В седьмом часу вечера прошел второй ливень. В Арбатской, Пречистенской, Рогожской и Лефортовской частях, где низины, залило подвальные этажи, во многих местах воду выкачивали паровыми машинами. У Арбатских и Никитских ворот, в Обыденном переулке, у храма Христа Спасителя да на Елоховской улице воды накопилось выше колена. Бесчинством стихии воспользовались извозчики и перевозили публику через улицу, требуя за это рубль.

Развитие трамваев в Москве весьма прискорбным образом отразилось на доходах извозчиков. Особенные невыгоды ощущали от развития трамваев крупные извозопромышленники. Среди них шли толки об образовании специального союза на акционерных началах для продолжения извозного промысла в новых формах. Оптимисты предполагали пустить в обращение по Москве изящные фиакры с рекламой по бортам. Реалисты, убежденные в серьезности прихода электричества, задумались о спешной продаже своего промысла оптимистам.

Городская управа приступила к выработке правил и договоров для разрешения езды на наемных автомобилях и отведению особых автомобильных стоянок на улицах города. Первый договор планировалось заключить с предпринимателем господином Углицким, за которого ходатайствовало Общество потребителей «Взаимная польза». Для начала предприниматель собирался пустить десять четырехместных автомобилей. Автомобили будут стоять в определенных местах города и сдаваться в пользование по шести рублей в час.

Градоначальник, отмечая справедливость требований Общества потребителей «Взаимная польза», признал необходимым назначать ежедневно особые наряды пеших городовых в форменном и статском платьях при околоточных надзирателях, а также велосипедистов от полицейского резерва и рот полиции. Наряды эти обязаны находиться в известных местах (ежедневно разных), образуя заставы, и наблюдать за точным исполнением как ломовыми, так и легковыми извозчиками, а равно и велосипедистами и едущими на автомобилях, всех правил езды по улицам города, не допуская в то же время к езде извозчиков в неопрятной одежде, на неисправных закладках и изнуренных, больных лошадях.

Поздним душистым вечером, которым завершился тот дождливый день, Уар плелся из ресторана домой мокрыми улицами, пропахшими отцветающей жимолостью, и вдруг увидел у витой чугунной ограды особняка привалившегося к ней человека. В сумерках было трудно разобрать – мужчина это или женщина. Вблизи копна спутанных льняных волос показалась знакомой. Кудри разметались по белой рубахе, заправленной в брюки солдатского покроя. Ноги были обуты в кирзовые сапоги явно неподходящего размера.

В то лето, чтобы очистить московские бульвары от нежелательных элементов, городская Управа воспретила прогулки по бульварам «милым, но погибшим созданиям». Уар сначала подумал, что девушка прячется от околоточного, но его сердце вдруг заныло, а потом пустилось вскачь.

– Анастасия?!

Он подхватил и внес в дом свое блудное сокровище.

– Ванну… пожалуйста, ванну… – стонала этуаль. – И еды…

Прислуга, не любившая Анастасию за фантастический рывок «из грязи в князи», жаждала насладиться ее унижением, злорадствовала потрепанному виду самозванки, полагая, что вот сейчас хозяин ее проучит. Но Уар выгнал всех: от кухарки до камердинера – во флигель для челяди, пригрозив, что откажет им от места, если они станут мести языками по Москве.

Царевич извлек возлюбленную из отвратительных тряпок, погрузил ее в ванну с горячей водой, щедро сдобренной розовым маслом, и присел на мраморный бортик, смывая рукой с ее лица летнюю пыль, волновался, не веря, что вновь обрел ее, такую мучительно желанную. Он не мог налюбоваться ею, не мог оторвать он нее своих ледяных рук, мечтал нежно и подробно целовать каждый изгиб ее тела, но, как ни старался сдерживаться, мучившие его дурацкие мужские вопросы срывались с языка.