Алая тигрица - Амели Вэнь Чжао Страница 17

Она не была уверена, что – или кого – она ожидала увидеть, но вместе с шоком пришло осознание, затягивающееся вокруг нее запутанными нитями, что это судьба. Действие и противодействие.

– Ты, – прошептала она.

Он был еще более ярким и живым, чем она представляла в своих воспоминаниях о залитой лунным светом башне. Когда он вышел на солнечный свет, каждая линия его мускулов казалась вырезанной из кости, каждое его лезвие было отточено до смертоносной точности воина.

Сапоги егеря застучали по полу, когда он шагнул вперед, двигаясь неторопливо, как тигр, кружащий вокруг своей добычи. Он был одет в доспехи, но она заметила, что это уже не та сверкающая серая ливрея, которую он носил в Сальскове. Его новое облачение состояло из более гладкого серебристо-белого металла, который блестел на солнце, а белоснежный плащ, который он когда-то носил с гордостью, исчез.

Это заставляло его выглядеть потерянным.

– Я не думал, что мы встретимся снова так скоро, – в его словах скрывался намек на веселье.

Линн ощетинилась. Он грубил ей, еще не начав жестокий допрос.

«Молчи, – подумала она, настороженно глядя на него. – Выясни, почему он здесь».

Но она не смогла удержаться, чтобы не съязвить в ответ:

– Вполне ожидаемо, что ты так не думал, ведь я вполне очевидно намекнула, что больше не хочу тебя видеть, когда бросилась с той башни.

– И вот теперь ты здесь. Похоже, они подрезали тебе крылья, птичка.

У нее перехватило дыхание. Птичка. Бескрылая птица.

Она сохраняла такое же безмятежное выражение лица, как и у него, но от его слов ее сердце забилось барабанной дробью. Это была та же мысль, которую он пробудил в ней той ночью на сторожевой башне Сальскова, прежде чем она прыгнула.

«Он знает», – вспомнила она во внезапном приступе паники. Егерь был единственным человеком, который видел ее в непосредственной близости той ночью во дворце. Единственный человек, который знал о ее союзе с Аной.

«Что ему нужно?» – Линн снова задумалась. Его глаза впились в нее, и у девушки возникло странное чувство, что он может заглянуть в ее прошлое, в самую ее душу.

– Я удивлен, что ты еще не попыталась вырваться, – сказал он. – Охранники сообщили, что в первые несколько дней ты была непослушной и воинственной, а теперь послушная, покорная и слабая. – Он сделал паузу, как будто ожидая, что она заговорит.

Линн держала рот на замке. Она чувствовала, как его глаза блуждают по ней, отмечая легкий наклон ее позы, замечая здоровую лодыжку и то, как ее плечи сгорбились, а голова склонилась. Она, должно быть, выглядела жалко, ее волосы были растрепаны, одежда порвана, покрыта грязью, сажей и экскрементами, накопившимися в ее камере за две недели.

«Хорошо, – подумала она, еще ниже опустив голову. – Пусть он так думает».

Егерь продолжил:

– Ты совсем не похожа на воительницу, которую я встретил в Сальскове. А это значит… – Он внезапно остановился и повернулся к ней, его глаза пронзили ее, как два кинжала. – Ты что-то замышляешь.

Линн изо всех сил старалась сохранить невозмутимое выражение лица, но в ее голове с нарастающим отчаянием зазвенели пронзительные колокольчики. «Скажи что-нибудь, – подумала она, и в то же время: – Молчи».

– Помоги мне, – сказала она вместо этого, и надлом в ее голосе был реальным. Лгать и умолять было против кемейранских правил чести, но годы принудительного рабства научили Линн, что выжить не менее важно. И не имело значения, как другие воспринимали ее, пока она знала, что в глубине души еще оставалась такой же сильной и гордой, как юная кемейранская Мастер ветра, которая стояла на краю скалы и летала.

«Но так ли это?» – прошептал тихий голос внутри.

– Посмотри на меня.

Она почувствовала, что он перестал расхаживать, и когда она, наконец, подняла глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, он стоял, четко вырисовываясь на фоне ярко освещенного и единственного окна в комнате, но его лицо оставалось в тени.

Его голос был тихим дыханием:

– Мне тоже нужна твоя помощь.

Его глаза стали завораживающего, непостижимого синего цвета ледников на севере Кирилии, тех самых, которые она видела сквозь трещины в корпусе своего торгового корабля. Линн почувствовала холод в груди, как будто лед его взгляда пробирался по трещинам ее сердца и сжимал ее, а он знал, о чем она думает и что чувствует.

Она отвела взгляд.

– Не понимаю, о чем ты.

– Ты не очень хорошая лгунья.

Она ненавидела то, как он смотрел на нее – будто она была прозрачна, как стекло, и он мог разбить ее одним ударом.

«Будь храброй», – подумала она, но без ветра за спиной она не могла слышать голос, который вел ее в самые мрачные моменты.

Странное выражение на лице егеря промелькнуло, словно кончик змеиного языка: оно было настолько неуловимым, что заставило Линн насторожиться.

– Я был солдатом в армии новой императрицы, – тихо сказал он. – В течение прошлой луны я путешествовал с ней по всей империи, следуя за ней, пока она устанавливала свое правление. Она убивает людей, кемейранка. Возможно, для тебя это мало что значит, но я приехал в Кирилию ребенком, и часть меня связана с этой империей, несмотря ни на что. И я не могу стоять и смотреть, как новая императрица сжигает этот мир дотла. – Его слова потрескивали в воздухе, как молния перед бурей. – Я сопротивлялся, и она отправила меня сюда. Я такой же пленник, как ты. Лишен чести и звания. – Его рука слегка дернулась в сторону, как будто он смахнул призрак плаща, которого больше не было.

– Ты говоришь, что ты заключенный, но ты не в цепях, запертый в камере, – сказала Линн. – Я не знаю, чего ты хочешь от меня, но если все это для того, чтобы передать мне свой гнев, то давай. – Она склонила голову, подавляя дрожь, которая угрожала зародиться в ней, когда она подумала о хлысте и резких порезах боли, которые жгли ее спину, как огонь.

Несколько секунд прошло в полной тишине. А потом она услышала щелчок его кинжала. Линн закрыла глаза, зарываясь в темноту и закручивая кокон из плоти вокруг своего сознания. Она делала так же в те дни, когда торговцы избивали ее, потому что это был единственный способ сделать жизнь сносной: сказать себе, что раны на теле заживают и что ей нужно защищать силу своего сердца и духа.

Но прикосновение его большого пальца, теплого и грубого, к ее подбородку, выдернуло ее из воспоминаний. Ее глаза распахнулись. В тишине он сократил расстояние между ними, даже не пошевелив воздух.

Кто был этот человек? Этот молчаливый воин, который стоял перед ней, непроницаемый и холодный, как лед, свирепый, как огонь?

– Я хочу вступить в ряды принцессы Анастасии, – сказал егерь.

Линн заставила свое лицо стать маской, зеркалом, отражающим его слова.